русская фантастика.

* * *



Шли последние приготовления, а нам все не верилось. Наступил вечер перед отлетом. Старый капитан распорядился устроить прощальный ужин, сам составил меню. Поставили любимую нашу пленку — хроникальный фильм «На улицах Москвы». Потом слушали музыку Бетховена — 9-ю симфонию. Старик любил ее, потому что она бурная, к борьбе зовущая. Шампанское пили. Потом песню пели — наш космический гимн. Неизвестно, кто его сочинил:

Может быть, необходима вечность,

Чтобы всю изведать бесконечность.

И, до цели не успев дойти,

Капитан покинет нас в пути.

Но найдутся люди, если надо…

Айша плакала, и Галя плакала. А я охмелел немножко и опросил: «Неужели вам не страшно, Павел Александрович?» А он мне: «Радий, дорогой, очень страшно. И больше всего я боюсь, что зря я все это затеял. И не увижу я ничего, только черную воду…» А я за руки его схватил: «Павел Александрович, ведь правда, может, нет ничего. Отмените!…» И вот нас пятеро. Молча со сжатыми губами стоим мы перед радиорупором. Оттуда несется раскатистый грохот, свист, улюлюканье, завывание. Атмосфера Инфры насыщена электричеством, помехи то и дело.

Наконец спокойный голос Чарушина прорывается сквозь гул помех. Наш Дед с нами! Знакомый хрипловатый бас звучит в кабине.

— Выключил прожектор, — говорит он. — Тьма не абсолютная. Все время зарницы и молнии, короткие и ветвистые. При вспышках видны тучи, плоские, как покрывало. На Юпитере такие же. По краям барашки. Воздух плотный, и на границах воздушных потоков крутые вихри.

Выпадали слова и целые фразы. Потом стало слышно лучше.

— Воздух становится прозрачнее, — рассказывал Дед. — Вижу море. Лаково-черная поверхность. Невысокие волны, как бы рябь. Падаю медленно, воздух очень плотный. Тяжесть неимоверная, пошевелиться трудно. Даже языком ворочать тяжело.

И вдруг радостный возглас:

— Птицы! Светящиеся птицы! Еще одна и еще… Три сразу! Мелькнули — и нет. Разве телевизор заметит такое? Успел увидеть: голова круглая, толстое туловище. Крылышки маленькие, трепещут. Пожалуй, похожи на наших летучих рыбок. Может быть, это и есть рыбы, а не птицы. Но летели высоко.

Сильный плеск. Пауза.

— Шум слышали? Это я в воду вошел. Крепко ударился. Впрочем, не имеет значения. Выключил свет. Привыкаю к темноте.

Немного спустя: — Погружаюсь медленно, на метр-два в секунду. Опять включил прожектор. За окном огненная вьюга — светящиеся вихри, волны, тучи. Сколько же здесь всякой мелочи! Вероятно, врoде наших креветок. Чем глубже, тем гуще. На Земле наоборот: в глубинах жизнь скуднее. Но там тепло поступает сверху, а здесь снизу. А это что? Длинное, темное, без головы и без хвоста. Кит, кашалот? Движется быстро, за ним светящаяся струя. Ряды огоньков на боковой линии, как бы иллюминаторы. Неужели подводная лодка? Или нечто иное, ни с чем не. сравнимое. Сигнализирую на всякий случай прожектором: два-два-четыре, дватрй-шесть, два-два-четыре. Не обратили внимания. Ушли вправо. Не видно. А вот еще какие-то чудища — помесь черепахи с осьминогом. Осьминогами я называю их для сравнения, на самом деле они пятиногие. Пять щупальцев — одно сзади, как рулевое весло, четыре по бокам.
На концах утолщения с присосками. В одном из передних щупальцев сильный светящийся орган.

Похоже на фонарик. Прямой луч так и бегает по стеблям. На спине щит. Глаза рачьи на подвижных стебельках. Рот трубчатый. Я так подробно описываю их, потому что они плывут на меня. Вот сейчас смотрят прямо в иллюминатор. Жуткое чувство — взгляд совершенно осмысленный, зрачок с хрусталиком, а радужная оболочка фосфоресцирует мертвеннозеленым светом, как у кошки. Я читал, что у земных осьминогов человеческий взгляд, но сам не видел, не могу сравнить.

Прожектор нащупал дно. Какие-то узловатые корни на нем. Подобие кораллов или морских лилий.

Вижу толстые стебли, от них побеги свисают чашечками вниз, некоторые вплотную упираются в дно Наши морские лилии смотрят чашечками вверх, они ловят тонущую пищу. Что ищут эти в иле? Гниющие остатки? Но не все достигают дна.

Неужели они ловят тепло? Но тогда это растения.

Растения без света? Невозможно. Впрочем, свет идет со дна — инфракрасный. Можно ли за счет энергии инфракрасных лучей строить белок, расщеплять углекислый газ? Мала энергия, надо ее накапливать. Но и зеленые листья на Земле тоже накапливают энергию. Ведь видимые лучи сами по себе не разлагают углекислый газ.

— Я получил отсрочку, — продолжал старик. — Застрял в зарослях у дна. Могу смотреть не торопясь. Все больше убеждаюсь, что подо мной растения. Вот толстая безглазая рыба жует побег. Другая — зубастая и длинная — схватила толстую, взвилась вверх. Поток пищи идет здесь со дна на поверхность. Светящиеся птицы — последняя инстанция.

Послышался скрежет и глухие удары по металлу. Что такое?

— Батисфера сдвинулась, — объявил Дед. — Кто-то схватил ее и тащит. Кто — не вижу. Перед иллюминатором нет ничего. Дно идет под уклон. Зарослям конца нет. Но странное дело — растения выстроились правильными рядами, как в плодовом саду. Что-то громоздкое медлительно движется, срезая целые кусты под корень. Ну и прожорливое чудище — так и глотает кусты. Вижу плохо, где-то сбоку ползет этот живой комбайн. Впереди гряда скал. Проплыли. Черная бездна. Батисфера опускается вниз. Давление возрастает. Прощайте! Москве поклонитесь!

Секундная пауза. И вдруг крик: — Трещина!!!

Послышались удары, все чаще и чаще. Видимо, вода прорвалась в камеру.

Старик ойкнул. Возможно, водяная дробь попала в него. Потом заговорил скороговоркой:

— На дне бездны строения. Город. Освещенные улицы. Купола. Шары. Плавающие башни. Какие-то странные существа… Всюду они… Неужели это и есть…

Грохот. Крик боли…

И торжествующий, с громким присвистом протяжный вой помехи.

Пять человек в глубоком молчании смотрят на черный круг, хотя ничего там нельзя разобрать ни глазами, ни в телескоп.

— Черев тридцать лет мы снова придем сюда, — говорит Толя Варенцов.

ВЛ.САВЧЕНКО

ПРОБУЖДЕНИЕ ПРОФЕССОРА БЕРНА
В 1952 году, когда мир угнетала величайшая нелепость XX века, называемая «холодной войной», профессор Берн перед большой аудиторией произнес невеселую остроту великого Эйнштейна: «Если в мировой войне № 3 вздумают воевать атомными бомбами, тогда в мировой войне № 4 будут воевать дубинками…» В устах Берна, которого называли «самым универсальным ученым XX столетия», это звучало несколько сильнее, чем обыкновенная острота. Посыпались письма, но Берн на них не смог ответить.

Осенью того же 1952 года ученый погиб во время своей второй геофизической экспедиции в Центральную Азию.

Уцелевший другой участник этой маленькой экспедиции, инженер Нимайер, позднее рассказывал: — Мы переправляли нашу базу на вертолете в глубь пустыни Гоби. В первый рейс, погрузив приборы и взрывчатку для сейсмологических исследований, вылетел профессор. Я остался охранять остальное снаряжение.Когда вертолет взлетел, в моторе что-то испортилось и он стал давать перебои. Потом мотор совсем заглох. Вертолет еще не успел набрать скорость и поэтому стал быстро снижаться вертикально с высоты сотни метров. Когда машина коснулась земли, произошел сильный — в два раската — взрыв. Должно быть, снижение оказалось таким стремительным, что от резкого толчка детонировал динамит. Вертолет и все его содержимое вместе с профессором Берном разнесло буквально в пыль…

Этот рассказ Нимайер слово в олово повторял всем осаждавшим его корреспондентам, ничего не прибавляя и не убавляя. Специалисты нашли его убедительным. Действительно, снижение груженого вертолета в нагретом и разреженном, воздухе высокогорной пустыни должно было произойти ненормально быстро. Толчок при посадке мог привести к таким трагическим последствиям. Комиссия, вылетевшая на место катастрофы, подтвердила эти предположения.

Один лишь Нимайер знал, что в действительности все было иначе. Но он даже перед смертью не выдал тайны профессора Бер'на.

Место в пустыне Гоби, куда добралась экспедиция Берна, ничем не отличалось от своих окрестностей. Такие же застывшие волны барханов, показывающие направление гнавшего их последнего ветра; такой же серо-желтый песок, сухо скрипящий под ногами и на зубах, то же солнце, ослепительно белое днем и багровое к вечеру, описывающее за дeнь почти вертикальную дугу в небе. Ни деревца, ни птицы, ни тучки, ни даже камешка в песке.

Листок блокнота, на котором были записаны координаты этого места, профессор Берн сжег, как только они его достигли и отыскали шахту, вырытую во время прошлой экспедиции. Таким образом, сейчас эта точка пустыни отличалась от остальных только тем, что в ней находились два человека — Берн и Нимайер. Они сидели на раскладных полотняных стульях у палатки. Невдалеке отблескивали серебристый фюзеляж и лопасти винтов вертолета, похожего на громадную стрекозу, присевшую отдохнуть на песок пустыни. Солнце посылало свои последние лучи почти горизонтально, и от палатки и вертолета уходили за барханы длинные причудливые тени.

Берн говорил Нимайеру: — Когда-то один средневековый медик предложил простой способ бесконечного продления жизни.

Нужно заморозить себя и в таком виде храниться где-нибудь в погребе лет девяносто. Потом отогреть и оживить себя. Можно пожить лет десять в этом веке и снова заморозить себя до лучших времен…

Правда, сам этот врач почему-то не пожелал прожить лишнюю тысячу лет и умер естественной смертью на шестом десятке. — Берн весело сощурил глаза, прочистил мундштук и вставил в него новую сигарету. — Да, средние века… Наш невероятный двадцатый век занимается реализацией самых сумасбродных идей средневековья. Радий стал тем философским камнем, который может превратить ртуть или свинец в золото. Мы не изобрели вечный двигатель — это противоречит законаМ природы, но открыли вечные и самовозобновляющиеся источники ядерной энергии. И еще одна из идей: в 1666 году почти вся Европа ожидала конца света. Но если тогда причиной этому были лишь кабалистический смысл числа «666» и слепая вера в апокалипсис, то теперь идея о «конце света» имеет под собой солидную базу в виде атомных и водородных бомб… Да, так я о замораживании… Эта наивная выдумка средневекового медика сейчас тоже приобрела научный смысл. Вы знаете об анабиозе, Нимайер? Его открыл Левенгук в. 1701 году. Это затормаживание жизненных процессов с помощью холода или, в других случаях, высушивания. Ведь холод и отсутствие влаги сильно снижают скорость всех химических и биологических реакций. Ученые уже давно осуществляли анабиоз рыб и летучих мышей: холод их не убивает, а сохраняет.Умеренный холод, конечно…

Существует и другое состояние — клиническая смерть. Дело в том, что животное или человек умирает далеко не сразу после того, как остановилось сердце. Прошлая война представила медикам возможность глубокого исследования клинической смерти.

Некоторых тяжело раненных удавалось оживить даже через несколько минут после остановки сердца, причем это были смертельно раненные, заметьте! Вы физик и, возможно, не знаете…

— Я слышал об этом, — наклонил голову Нимайер.

— Не правда ли, слово «смерть» теряет свой пугающий оттенок, когда к нему прибавляется этот медицинский эпитет «клиническая»? Действительно, ведь существует немало промежуточных состояний между жизнью и смертью: сон, летаргия, анабиоз. В них человеческий организм живет замедленно по сравнению с бодрствованием. Вот этим я и занимался последние годы. Чтобы максимально замедлить жизнедеятельность организма, нужно было довести анабиоз до его предела — состояния клинической смерти. Мне это удалось. Сперва за это расплачивались жизнью лягушки, кролики, морские свинки. Потом, когда выяснились закономерности и режим охлаждения, я рискнул «умертвить» на некоторое время мою обезьянку — шимпанзе Мими.

— Но я видел ее! — воскликнул Нимайер. — Она весела, прыгает по стульям и клянчит сахар…

— Верно! — торжествующе перебил Берн. — Но Мими четыре месяца пролежала в специальном гробике, окруженная контрольными приборами и охлажденная почти до нуля.

Берн нервно взял новую сигарету и продолжал:

— Наконец был осуществлен самый важный и необходимый опыт: я подверг самого себя предельному анабиозу. Это было в прошлом году, — помните, в то время говорили, что профессор Берн тяжело болен? Я был более чем болен, я был «мертв» целых шесть месяцев. И вы знаете, Нимайер, это очень своеобразное ощущение, если, впрочем, так можно говорить об отсутствии всяких ощущений. В обычном сне мы, хоть и замедленно, воспринимаем ритм времени, — здесь этого не было. Я почувствовал нечто вроде легкого обморока от наркоза. Потом тишина и мрак. Потом возвращение к жизни. По ту сторону не было ничего…

Берн сидел, непринужденно вытянув ноги и закинув за голову худощавые загорелые руки. Глаза его за стеклами очков смотрели задумчиво.

— Солнце… Светящийся шарик, слабо освещающий уголок бесконечного черного пространства. Вокруг него шарики, еще более маленькие и холодные. Вся жизнь на них зависит только от Солнца… И вот на одном из таких шариков появляется человечество — племена мыслящих животных. Как оно возникло? Об этом сложено много легенд и гипотез. Несомненно одно: для рождения человечества был необходим огромный катаклизм — геологическое потрясение на нашей планете, которое изменило условия жизни высших животных — обезьян. Все сходятся на том, что таким катаклизмом было оледенение. Быстрое похолодание северного полушария, оскудение растительной пищи заставило обезьян взять в руки— камень и дубинку, чтобы добывать мясо, заставило приспособиться к труду и полюбить огонь.

— Это справедливо, — поддержал Нимайер.

— Почему же были ледники? Почему когда-то эта пустыня и даже Сахара не были пустынями и в них бурно развивалась растительная и животная жизнь? Есть только одна логическая гипотеза — она связывает ледниковые периоды с прецессией земнрй оси. Как и у всякого неидеального волчка, ось вращения Земли прецеесирует — описывает медленные круги, очень медленные: один оборот за двадцать шесть тысяч лет. Вот смотрите, — профессор спичкой начертил на песке эллипс, маленькое Солнце в фокусе его и шарик с наклонной осью — Землю. — Наклон земной оси к оси эклиптики, как вы знаете, — двадцать три с половиной градуса.И вот земная ось описывает в пространстве конус с таким центральным углом… Извините, что я сообщаю вам давно известное, Нимайер, но мне это дорого. Дело, собственно, не в оси, которой у Земли нет. Но в течение тысячелетий происходят изменения положений Земли под Солнцем — вот что и важно! Сорок тысяч лет назад Солнце было обращено к южному полушарию, и у нас на севере ползли льды. В разных местах — и вероятнее всего в Центральной Азии — возникли племена человеко-обезьян, собранных в коллектив суровой геофизической необходимостью. В течение этого цикла прецессии появились первые культуры. Потом, когда через тринадцать тысяч лет северное и южное полушария поменялись местами под Солнцем, некоторые племена появились и в южном полушарии… Следующее оледенение в северном полушарии начнется через двенадцать-тринадцать тысячелетий. Человечество сейчас— несравненно сильнее, оно может оправиться с этой опасностью, если… если оно к тому времени еще будет существовать. Но я уверен, что его уже не будет тогда. Мы идем к собственной гибели так скоро, как только позволяет развитие современной науки… Я пережил две мировые войны: первую солдатом и вторую в Майданеке. Я присутствовал при испытаниях атомных и водородных бомб и все-таки не могу представить, как будет выглядеть третья война. Это ужасно!… Но еще ужаснее люди, которые с научной точностью заявляют: война начнется через столько-то месяцев. Массированный атомный удар по крупным промышленным центрам противника. Грандиозные радиоактивные пустыни. Это говорят ученые! Мало того, они рассчитывают, как обеспечить наиболее эффективное заражение радиацией почвы, воды, воздуха. Мне недавно пришлось познакомиться с одной научной работой американцев — в ней доказывалось, что для максимального выброса радиоактивного грунта атомный снаряд должен проникнуть в землю не менее чем на пятьдесят футов. Научный кошмар!… — Берн схватился за голову и вскочил на ноги.

Солнце уже село, и наступила душная ночь. Редкие и неяркие звезды, не мигая, висели в темно-синем, быстро чернеющем пространстве. Пустыня тоже была черной, и отличить ее от неба можно было лишь по тому, что на ней не было звезд.

Профессор уже успокоился и говорил задумчиво, почти без интонаций. Но от его невыразительной речи у Нимайера, несмотря на жару, по коже пробегали мурашки.

— …Ядерные бомбы, пожалуй, не испепелят планету. Но это будет и необязательным: они насытят атмосферу Земли предельной радиоактивностью. А вы ведь знаете, как влияет радиация на деторождаемость. Уцелевшие остатки человечества в течение нескольких поколений выродятся в дегенератов, неспособных справиться с невероятно усложнившейся жизнью. Может быть, люди успеют изобрести еще более совершенные и утонченные орудия массового самоубийства. И чем позже начнется третья и всеобщая бойня, тем она будет страшнее. А за свою жизнь я еще не видел, чтобы люди упустили возможность подраться. Тогда ко времени окончания очередного цикла на нашем космическом шарике не останется мыслящих существ.

Профессор раскинул руки навстречу мертвым пескам.

— Долго будет вращаться под Солнцем планета, и будет на ней пусто и тихо, как в этой пустыне. Коррозия уничтожит железо, постройки рассыплются. Потом надвинется новый ледник, толщи льдов, как губка, сотрут с лица планеты мертвые остатки нашей неудачливой цивилизации… Все! Земля очистилась и готова принять на себя новое человечество. Сейчас мы, люди, сильно тормозим развитие всех животных: мы тесним их, истребляем, уничтожаем редкие породы. Когда человечество.исчезнет, освобожденный животный мир начнет бурно развиваться и количественно и качественно. Ко времени нового оледенения высшие обезьяны будут достаточно подготовлены к тому, чтобы начать мыслить.
Так должно появиться новое человечество — возможно, оно будет удачливее нашего.

— Простите, профессор! — воскликнул Нимайер. — Но на земле не одни безумцы и самоубийцы!

— Вы правы, — горько усмехнулся Берн. — Но один безумец— может столько бед натворить, что и тысячи мудрецов не спасут. И я собираюсь проверить, придет ли новое человечество. Реле времени в моей установке, — Берн кивнул в сторону шахты, — содержит радиоактивный изотоп углерода с периодом полураспада около восьми тысяч лет. Реле рассчитано на срабатывание через сто восемьдесят веков: к тому времени радиация изотопа уменьшится настолько, что листики электроскопа сойдутся и замкнут цепь. Эта мертвая пустыня тогда уже снова превратится в цветущие субтропики, и здесь будут наиболее благоприятные условия для жизни новых человеко-обезьян.

Нимайер вскочил и взволнованно заговорил:

— Хорошо, поджигатели войны — безумцы. А вы? Ваше решение? Вы хотите заморозить себя на восемнадцать тысяч лет!

— Ну, зачем же так просто: «заморозить», — спокойно возразил Берн. — Здесь целый комплекс обратимой смерти: охлаждение, усыпление, антибиотики…

— Но ведь это же самоубийство! — закричал Нимайер. — Вы меня не переубедите. Еще не поздно…

— Нет. Риск здесь не больший, чем при любом сложном эксперименте. Вы же знаете, что лет сорок назад в сибирской тундре из слоев вечной мерзлоты извлекли труп мамонта. Мясо его настолько сохранилось, что им охотно питались собаки. Если труп мамонта в естественных условиях сохранял свежесть десятки тысяч лет, то почему я не смогу сохранить себя в научно рассчитанных и проверенных условиях! А ваши полупроводниковые термоэлементы последнего типа позволят надежно преобразовать тепло в электрический ток да заодно еще дадут охлаждение. Я полагаю, что они не подведут меня за эти восемнадцать тысяч лет, а?

Нимайер пожал плечами.

— Термоэлементы, конечно, не подведут. Это предельно простые устройства, да и условия в шахте для них самые благоприятные: малые колебания температуры, отсутствие влаги… Можно поручиться, что они выдержат этот срок не хуже мамонта. Ну, а остальные приборы? Если за восемнадцать тысячелетий сломается хоть один…

Берн расправил тело и потянулся.

— Остальным приборам не придется выдерживать этот громадный срок. Они сработают только дважды: завтра утром и через сто восемьдесят веков, в начале следующего цикла жизни нашей планеты. Все остальное время они будут законсервированы вместе со мной в камере.

— Скажите, профессор, вы… по-прежнему твердо верите в конец нашего человечества?

— В это страшно верить, — задумчиво сказал Берн. — Но кроме того, что я ученый, я еще и человек. Поэтому я хочу посмотреть сам… Ну, давайте спать. Завтра нам предстоит еще немало работы.

Нимайер, несмотря на усталость, плохо cпал в эту ночь. То ли от жары, то ли под впечатлением рассказов профессора мозг его был возбужден и сон не шел. Как только первые лучи солнца коснулись палатки, он с облегчением встал. Берн, лежавший рядом, тотчас же открыл глаза:

— Начнем?

Из прохладной глубины шахты был виден кусочек необыкновенно синего неба. Внизу узкий ствол расширялся. Здесь, в нише, стояла установка, которую Нимайер и Берн монтировали последние дни.

К ней из песчаных стенок шахты шли толстые кабели от термоэлементов.

Берн в последний раз проверил работу всех приборов в камере. Нимайер по его указанию выдолбил вверху шахты небольшое углубление, заложил в него заряд и провел провода в камеру. Все приготовления были окончены, и они выбрались на поверхность.

Профессор закурил сигарету и огляделся.

— Сегодня пустыня выглядит прекрасно, правда? Ну вот, дорогой мой помощник, кажется, все.Через несколько часов я приостановлю свою жизнь — это будет то, что вы неостроумно назвали самоубийством. Смотрите на вещи просто. Жизнь — эта загадочная штука, смысла которой непрестанно ищут, — только короткий штрих на бесконечной ленте времени. Так пусть моя жизнь будет состоять из двух «штрихов»… Ну, скажите же что-нибудь напоследок — ведь мы с вами редко разговаривали «просто так».

Нимайер покусал губу, помолчал.

— Я, право, не знаю… Мне все еще не верится, что вы пойдете на это. Я боюсь верить.

— Гм! Вот вы и уменьшили мое волнение, — улыбнулся Берн. — Когда кто-то за тебя волнуется, не так страшно. Не будем огорчать друг друга долгим расставанием. Когда возвратитесь, инсценируйте катастрофу вертолета, как мы решили. Вы сами понимаете: тайна — необходимое условие этого эксперимента. Через полмесяца начнутся осенние бури… Прощайте… И не смотрите на меня так: я переживу всех вас! — профессор протянул руку Нимайеру.

— Камера рассчитана на одного? — вдруг спросил Нимайер.

— Да, на одного… — на лице Берна появилось теплое выражение. — Я, кажется, начинаю жалеть, что не убедил вас раньше. — Профессор стал одной ногой на лесенку. — Через пять минут отойдите от шахты! — Его седая голова исчезла в глубине ствола.

Берн завинтил за собой дверь, переоделся в специальный скафандр со множеством трубок и лег на пластмассовое ложе в полу камеры, выпрессованное точно по очертаниям его тела. Пошевелил телом — нигде не давило. Перед лицом на пульте спокойно светили сигнальные лампочки, докладывая о готовности приборов.

Профессор нащупал кнопку взрывателя и, несколько помедлив, нажал ее. Легкое сотрясение, звук в камеру не проник. Шахта засыпана. Последним движением Берн включил насосы охлаждения и наркоза, уложил руку в соответствующую выемку «ложа» и, устремив взгляд на блестящий шарик в потолке камеры, начал считать секунды…

Нимайер видел, как вместе с глухим ударом из шахты вылетел небольшой столб песка и пыли. Камера Берна была теперь погребена под пятнадцатиметровым слоем земли… Нимайер осмотрелся, ему стало жутко и дико среди внезапно затихшей пустыни. Постояв, он медленно направился к вертолету.

Через пять дней он, добросовестно взорвав вертолет, добрался до небольшого монгольского городка.

А еще через неделю начались осенние ветры.

Перегоняя песчаные барханы с места на место, они сгладили все следы и ямки. Песок, бесчисленный, как время, заровнял место последней стоянки экспедиции Берна…

Из темноты медленно надвигался дрожащий и расплывчатый зеленый огонек. Когда он перестал дрожать, Берн понял, что это сигнальная ла-мпочка радиоактивного реле. Оно сработало.

Сознание постепенно прояснялось. Слева Берн увидел опавшие листики электроскопа вековых часов — они стояли между цифрами «19» и «20».

«Середина двадцатого тысячелетия», — мышление работало отчетливо, и Берн почувствовал сдержанное волнение.

«Проверить тело». Он осторожно пошевелил руками, ногами, шеей, закрыл и открыл рот. Тело слушалось, только правая нога еще немела. Должно быть, отлежал или слишком быстро повышалась температура… Берн сделал еще несколько энергичных движений для разминки, потом встал. Осмотрел приборы. Стрелки вольтметров упали: очевидно, аккумуляторы несколько истощились при размораживании. Берн переключил все термобатареи на зарядку — стрелки сразу дрогнули и передвинулись вверх. И тут же вспомнил Нимайера: термоэлементы не подвели. В мыслях от этого воспоминания возникла странная, болезненная раздвоенность: «Нимайера уже давно нет, никого нет…» Взгляд упал на металлический шарик в потолке; он был темный и совсем не блестел. Постепенно Берна охватывало нетерпение.Он еще раз осмотрел вольтметры: аккумуляторы подзарядились мало, но если включить вместе с термобатареями, для подъема на поверхность энергии должно хватить.

Берн переоделся и через люк в потолке камеры поднялся в самоотвинчивающийся колпак.

Включил рубильник — коротко взвыли электродвигатели, набирая обороты. Винт колпака начал всверливаться в почву. Пол кабины слегка дернулся; Берн с облегчением почувствовал, что колпак медленно движется вверх…

Наконец сухой скрежет камешков о металл прекратился: колпак вышел на поверхность. Берн стал ключом отвинчивать гайка двери, они поддавались плохо, и он оцарапал себе пальцы. Вот в щели показался синеватый сумеречный свет. Еще несколько усилий — и профессор вышел из колпака.

Вокруг в свежих вечерних сумерках стоял темный молчаливый лес. Конус колпака разворотил почву как раз невдалеке от корней одного из деревьев; могучий ствол его уносил высоко в темнеющее небо густую крону листьев. Берну стало не по себе от мысли: «Что, если бы это дерево вздумало вырасти на полметра левее!» Он подошел к дереву и ощупал его — ноздреватая кора смочила пальцы влагой.

«Что это за порода? Нужно подождать утра».

Профессор вернулся в колпак, проверил все припасы: консервы с пищей и водой, компас, пистолет, — закурил сигарету. «Значит, пока я прав, — торжествующе горела мысль. — Пустыня покрылась лесом. Нужно проверить, не соврали ли радиоактивные часы. Но как это сделать?» Деревья стояли редко, в просветах между ними были видны загорающиеся в небе звезды. Берн посмотрел на небо, и сразу мелькнула идея: «Ведь сейчас „полярной звездой“ должна быть Вега!» Он захватил с собой компас и, отыскав в темноте дерево с низкими ветвями, неловко полез на него. Ветки царапали его по лицу. Их шум спугнул какую-то птицу; она резко крикнула и сорвалась с ветки, больно задев Берна по щеке. Странный крик ее долго раздавался по лесу. Запыхавшийся профессор устроился на верхней ветке и поднял голову.

Уже совсем стемнело. Над ним расстилалось все в ярких звездах, но совершенно незнакомое небо.

Профессор искал глазами привычные созвездия: где же Большая Медведица, Кассиопея? Их не было, да и не могло быть: за тысячелетия звезды сдвинулись и спутали все звездные карты. Только Млечный Путь по-прежнему пересекал небо размытой полосой сверкающих пылинок. Берн поднес компас к глазам и посмотрел на слабо светящуюся в темноте стрелку, указывавшую север. Потом устремил взгляд на север. Невысоко над горизонтом, там, где кончалось звездное небо, — Вега! Около нее светились звездочки поменьше — искаженное созвездие Лиры.

Сомнений не было: он, Берн, находился в начале нового цикла прецессии — в XX тысячелетии…

Ночь прошла в размышлениях. Спать Берн никак не мог и еле дождался рассвета. Наконец звезды потускнели и исчезли, между деревьями стал заметен серый прозрачный туман. Профессор присмотрелся к густой и высокой траве под ногами — да это же мох, но какой гигантский! Значит, как он и предполагал, после ледника стали развиваться папоротниковые растения — самые примитивные и выносливые.

Постепенно увлекшись, Берн зашагал по лесу.

Ноги путались в длинных и гибких стеблях мха, туфли быстро намокли от росы. Очевидно, уже была осень. Листья на деревьях были самой пестрой раскраски: зеленые перемежались с красными, оранжевые с желтыми. Внимание Берна привлекли стройные деревья с медно-красной корой. Их листья выделялись среди других свежей темно-зеленой окраской. Он подошел ближе: деревья напоминали сосну, только вместо иголок торч.али жесткие, острые как осока листочки, пахнущие хвоей.

Лес постепенно оживал. Подул шелестящий ветерок, разгоняя остатки тумана. Над деревьями поднялось солнце; это было обыкновенное, не стареющее в своем ослепительном блеске светило.Оно ничуть не изменилось за сто восемьдесят веков.

Профессор шел, задевая за корни и поминутно поправляя спадавшие с носа при толчках очки. Внезапно послышался треск ветвей и звуки, напоминавшие хрюканье. Из-за деревьев показалось коричневое туловище зверя с конусообразной головой.

«Кабан, — определил Берн. — Но не такой, как прежде, — над рылом острый рог». Кабан заметил Берна, замер на секунду, потом с визгом кинулся за деревья. «Ого! Испугался человека», — удивленно посмотрел ему вслед профессор. И вдруг сердце его сорвалось с ритма; по сероватому от росы мху явственно шли влажные темные следы, пересекавшие полянку. Это были отпечатки босой ступни человека!

Профессор присел над следом. След был плоский, отпечаток большого пальца отодвигался в сторону от остальных. Неужели он настолько прав?

Здесь недавно проходил человек! Берн забыл все и, пригибаясь, чтобы лучше видеть, пошел по этим следам. «Здесь существуют люди и, судя по тому, что их боятся кабаны, сильные и ловкие люди».

…Встреча произошла внезапно. Следы привели на полянку, с которой Берн сперва услышал гортанные и резкие возгласы, а потом увидел несколько существ, покрытых серо-желтой шерстью. Существа, ссутулившись, стояли около деревьев и держались руками за ветки. Они смотрели в сторону появившегося профессора. Берн остановился и, забыв осторожность, стал жадно рассматривать этих двуногих.

Несомненно, это были очеловечивающиеся обезьяны: пятипалые руки, низкие лбы, уходящие за крутые дуги надбровий, выдающиеся вперед под маленьким носом челюсти. На плечах у двух он заметил какието накидки из шкуры.

Значит, так и случилось. Берн вдруг почувствовал злое, тоскливое одиночество. «Цикл замкнулся: го, что было десятки тысячелетий назад, вернулось через тысячелетия…» В это время один из человеко-о-безьян двинулся по направлению к Берну и что-то крикнул; окрик прозвучал повелительно. В его руке профессор заметил тяжелую суковатую дубину. Это, очевидно, был вождь — все остальные двинулись за ним.

Только теперь Берн осознал опасность. Человекообразные приближались, неуклюже, но довольно быстро ковыляя на полусогнутых ногах. Профессор выпустил из пистолета в воздух всю обойму и побежал в лес.

В этом была его ошибка. Если бы он побежал по открытому месту, вряд ли человеко-обезьяны смогли его догнать на своих еще плохо приспособленных к прямохождению ногах. Но в лесу преимущества были на их стороне. С резкими торжествующими криками они перебегали от дерева к дереву, цепляясь и отталкиваясь руками от веток. Некоторые, раскачавшись на ветке, совершали гигантские прыжки. Впереди всех бежал «вождь» с дубиной.

Профессор слышал за собой ликующие и яростные крики — человекообразные настигали его. «Это похоже на „линч“, — почему-то мелькнуло в голове. — Не нужно было бежать: бегущего всегда бьют…» Сердце колотилось, по лицу катился пот, ноги казались набитыми тяжелой ватой. Вдруг страх исчез, его вытеснила беспощадная ясная мысль: «Зачем бежать? От чего спасаться? Эксперимент закончен…» Он остановился и, обхватив руками ствол дерева, повернулся лицом к догоняющим.

Первым косолапо бежал «вождь». Он размахивал над головой своей дубиной; профессор видел его маленькие свирепые зубы. Шкура на левом плече была опалена. «Значит, огонь уже известен им», — торопливо отметил Берн. «Вождь», подбежав, издал крик и с размаху опустил свою палицу на голову профессора. Страшный удар швырнул ученого на землю и залил кровью лицо. Сознание на миг затуманилось, потом Берн увидел сбегающихся человеко-обезьян, «вождя», снова поднимающего палицу для последнего удара, и что-то серебристо сверкнувшее в синем небе.«И все— таки человечество возрождается», -подумал он за миг до того, как опустившаяся на голову дубина лишила его возможности думать…

Через несколько дней в «Известиях Союза Стран Свободного Труда» было опубликовано сообщение:

"Несколько дней назад, 12 сентября, в азиатском заповеднике, находящемся на территории бывшей пустыни Гоби, у большого стада человеко-обезьян отнято тело человека. На скоростном ионолете человек был доставлен в Дом здоровья ближайшей жилой зоны. По строению черепа, а также по сохранившимся остаткам одежды этого человека следует отнести к первым векам эры Победы Труда.

В настоящее время жизнь таинственного человека вне опасности. Придя в себя, он открыл глаза и стал радостно восклицать что-то непонятное.

С помощью универсальной лингвистической машины удалось расшифровать его слова. Он воскликнул на древненемецком языке: «Я ошибся! Как хорошо, что я ошибся!…» — и снова впал в беспамятство.

Как смог человек столь древних времен сохранить свою жизнь в течение более чем восемнадцати тысячелетий? Вероятно, это один из уже известных нашей науке методов. Сейчас специальные экспедиции Академии наук ведут энергичные поиски и расследования.

Палеонтологической секции предлагается впредь усилить наблюдение за заповедниками. Особое внимание обратить на то, чтобы человеко-обезьяны не применяли свои орудия труда как орудия убийства.

Это может вредно отразиться на формировании мышления в процессе эволюции.

Президиум Всемирной академии.

Александр Шалимов. Пир Валтасара
Часть первая
ЦЕЗАРЬ – НАСЛЕДНИК ЦЕЗАРЯ
Переговорный динамик на столе, молчавший со среды, неожиданно ожил. Послышалось знакомое покашливание.

– Стив?

– Я…

– Загляни‑ка ко мне.

– Сейчас?

– Ну, если занят, можешь попозже… Но сегодня.

Стив бросил взгляд на часы. Четырнадцать десять. До конца работы ещё два часа. «Хочет дать возможность собраться с мыслями… и с духом?.. Так сказать, проявляет гуманность… Проклятый лицемер! Тянет третий день… Хотя и так все ясно… С того момента, как шеф наложил вето на мой материал… Стадо подонков! Ни к чему тянуть эту канитель».

– Зайду сейчас?..

Получилось что‑то среднее между вопросом и просьбой. Стив стиснул зубы. Не следовало торопиться… Старик расценит это как признак слабости. А он не должен казаться слабым, когда его собираются выгнать.

Из динамика послышался неясный шелест. В кабинете у Старика кто‑то есть, кто‑то, с кем он сейчас советуется. Может быть, сам шеф… Стив склонился к экрану. Ничего не разобрать – только шелест. Эта аппаратура, как и все в редакции «Калифорния таймс», абсолютно надёжна. Обеспечивает прямую связь главного с его армией, но не подслушивание.

Динамик снова кашлянул:

– Жду через десять минут, Стив.

– О’кей!

Итак, через десять минут он – Стив Роулинг, отдавший десять лет жизни и труда «Калифорния таймс», – услышит, что его услуги владельцам газеты больше не нужны… И все только потому, что в критический момент его подвело профессиональное чутьё. Азарт преследования! Хотелось проследить нить до конца. А она завела слишком далеко… На разоблачения тайн большого бизнеса хозяин «Калифорния таймс», конечно, не пойдёт. Свобода печати, черт бы вас всех побрал!

Стив неторопливо поднялся. Отодвинул листки бумаги, на которых последние дни рисовал замысловатые лабиринты и голых девочек. Придав лицу возможно более безразличное выражение, вышел из своей застеклённой клетки в узкий коридор. Из соседних стеклянных ячеек на него глядело множество глаз. Он физически ощущал эти взгляды. В них были любопытство, насторожённость, безразличие, злорадство. Только Мэй выглядела встревоженной. Она испытующе посматривала на Стива и, когда он, проходя мимо, подмигнул ей, печально усмехнулась в ответ и подняла вверх большой палец, как всегда запачканный чернилами, – у Мэй постоянно подтекала авторучка.

Стив, насвистывая, выбрался из стеклянного лабиринта огромного зала, в котором под неусыпным оком главного корпели над очередными репортажами сотни сотрудников «Калифорния таймс». Пока Стив был одним из них. Он на мгновение задержался перед ступеньками, ведущими в кабинет Старика. Когда через несколько минут он спустится по этим ступенькам… Он печально усмехнулся. Каждый, кто сидит сейчас в огромном, разделённом на стеклянные клетки зале, рано или поздно должен будет пройти через то же самое, что предстоит ему. Он резко распахнул дверь.

Секретарша главного – мисс Перш – сверкнула из‑за своего стола сиреневыми стёклами больших очков и, скривив ярко накрашенные губы подобием улыбки, молча кивнула в сторону двери, ведущей в кабинет Старика.

Через десять минут Стив вышел обратно. Он снова задержался на ступеньках, ведущих в зал. Теперь на Стива были устремлены сотни глаз из всех стеклянных клеток, расположенных внизу. Однако его худое, тёмное от загара лицо оставалось непроницаемым. Из‑за его плеча поблёскивали сиреневые очки мисс Перш. Секретарша что‑то говорила, и Стив небрежно кивал, не оборачиваясь. Потом он неторопливо спустился в зал и, насвистывая, направился к своему месту. Проходя мимо клетки Мэй, он опять подмигнул девушке и в ответ на её тревожный, вопросительный взгляд процедил сквозь зубы, но так, чтобы услышали в соседних ячейках’

– Завтра лечу в Акапулько.
Ответственное задание…
И по притихшему залу пронеслось как вздох:

– Остаётся… Акапулько… Ответственное задание… Остаётся… Ответственное задание…

Вечером того же дня в маленьком кафе на Приморском бульваре Санта‑Моники Стив говорил Мэй:

– Понимаешь, дорогая, даже не знаю, как все это расценить… Желание ли дать мне последний шанс, или расчёт на то, что у меня ничего не получится, и уж после этого выгнать на законном основании. Может, шеф опасается скандала, если уволит меня сейчас?.. К сожалению, оригиналы документов остались у него. Теперь он их из рук не выпустит, если уже не уничтожил…

Мэй, дожёвывая пирожное, несмело возразила:

– Едва ли он решится, Стив. Он должен предполагать, что у тебя есть копии…

– Копии почти ничего не значат, дорогая… Хотя… – Стив задумался. – Как бы не получилось, что эта поездка снова выведет на тропу ОТРАГа… Ты запомни это слово, Мэй, – ОТРАГ… Весьма странная западногерманская компания. На её американских связях я и погорел… Обязательно сохрани копии… до моего возвращения.

– Разумеется, Стив. В воскресенье отвезу их на ранчо матери.

– Да, пожалуй, так будет лучше.

– Послушай, Стив… – Она снова принялась за пирожное. – Твоё новое задание… Что он за человек – этот Цезарь Фигуранкайн?

– Загадочная личность…

Стив протянул Мэй сигареты, но она отрицательно тряхнула головой. Тогда он закурил сам, глубоко затянулся и устремил взгляд в открытое окно, возле которого они сидели. За окном угасал закат. Небо и полосы облаков у горизонта ещё отливали красновато‑оранжевой медью, но океан уже потемнел и казался свинцовым. С берега доносился тяжёлый гул наката…

– Цезарь Фигуранкайн – загадочная личность, – задумчиво повторил Стив. – Один из богатейших людей Америки. Может быть, самый богатый… Мультимиллионер, но никто не знает точно, сколько он стоит и даже как выглядит. Иногда снисходит до интервью, но даёт их в слабоосвещенных помещениях, где его фигура и лицо почти неразличимы. Год назад Роберт Смит – из бостонской газеты – попытался во время интервью снять его в инфракрасном свете. Там оказались какие‑то хитрые детекторы, и проделка Роберта обнаружилась. Он отделался сравнительно легко – сломанным ребром. Подал в суд на охранников Фигуранкайна, но, разумеется, впустую. Вдобавок сам заплатил штраф за попытку обмануть. После этого, насколько мне известно, Фигуранкайн не встречался с представителями прессы. Завтра он прилетает в Акапулько. Я должен любым способом повидать его и взять интервью… Вот так… Роберт говорил, что Фигуранкайн – вздорный старикашка, от которого воняет обезьяньей мочой, ревностный католик и ненавидит коммунистов…

Мэй медленно помешивала маленькой серебряной ложечкой кофе. Спросила совсем тихо:

– Сколько же времени он пробудет в Акапулько, Стив?

– Задай вопрос полегче, дорогая. Фигуранкайн никогда не афиширует своих намерений. Может прожить и месяц в одном из самых фешенебельных отелей Акапулько, а может исчезнуть завтра же.

Она печально улыбнулась:

– Ничего себе задачка. Но я понимаю нашего шефа. Никому, кроме тебя, такое не под силу.

– Спасибо, Мэй, но… прозвучало это почти как некролог.

Она испугалась:

– Ой, что ты говоришь! Какие вещи! Сейчас же постучи по дереву. Ну пожалуйста, постучи, Стив.

Он рассмеялся:

– Поблизости нет ничего деревянного. Металл и пластик…

– Есть! Вот.

Она схватила его руку и постучала ею о поручень кресла. Он продолжал смеяться:

– Не уверен, что это настоящее дерево.
Он рассмеялся:

– Поблизости нет ничего деревянного. Металл и пластик…

– Есть! Вот.

Она схватила его руку и постучала ею о поручень кресла. Он продолжал смеяться:

– Не уверен, что это настоящее дерево. А впрочем, какая разница. Важно верить… Не так ли?

– Конечно… Верить и не сомневаться…

Мэй отпустила его руку и сосредоточила внимание на пирожных. Покончив ещё с одним, она отхлебнула кофе и взглянула на Стива:

– О чем же тебе предстоит спрашивать твоего мультимиллионера?

– Старик подкинул целый список вопросов. Обычная чепуха. Но в неё вкраплены две зацепки. Первая – намерения Фигуранкайна в связи с его последней покупкой. Он недавно приобрёл у правительства Бразилии около ста тысяч квадратных километров амазонской сельвы близ границы с Венесуэлой. Совершенно нетронутые места, недоступные, неизученные и, по‑видимому, почти безлюдные. Покупка загадочная, учитывая её немалую стоимость. И вторая – какой‑то не менее загадочный исследовательский центр или полигон в Африке. Работы там финансируются Фигуранкайном. Именно оттуда, по словам Старика, Фигуранкайн прибывает завтра в Акапулько.

– Конечно, тебе придётся нелегко, милый, – сказала Мэй очень серьёзно, – но я от всего сердца желаю тебе успеха.

– Спасибо…

Стив подозвал официанта и расплатился. Они вышли в прохладный сумрак бульвара. Мэй поёжилась, кутаясь в лёгкий плащик.

– В Акапулько сейчас приятнее, – сказала она жалобно.

Стив молча взял её под руку и провёл за угол к своей машине:

– Ко мне?

– Лучше отвези меня домой, Стив.

– О’кей.

Резко взяв с места, «форд» круто развернулся у перекрёстка и вклинился в поток машин, медленно плывущих к центру по бульвару Санта‑Моники.

Ехали молча. Стив напряжённо думал о чём‑то, покусывая губы. Мэй пыталась привести в порядок волосы, растрёпанные ветром; из‑под поднятого локтя поглядывала встревоженно на посуровевшее лицо Стива. Машин на бульваре становилось все больше.

– Ну‑ну, драгоценный город, – пробормотал Стив, когда пришлось затормозить у очередного светофора. – Даже вечером ползёшь, как муха в джеме.

– И всё‑таки он хорош, наш Лос‑Андж, – шепнула Мэй, прижимаясь головой к плечу Стива, – люблю его, Стив. Очень… Даже его бестолковую планировку, пробки на автострадах, его смог и… неспокойную землю… Кажется, не могла бы жить в другом городе. А ты разве не любишь его? Ну, скажи…

– Отчасти, – проворчал Стив, трогаясь с места.

За Китайским театром они выбрались из потока машин и поехали быстрее. Потом Стив свернул с бульвара и углубился в плохо освещённые кварталы Лаурел‑каньон, где жила Мэй. Улицы становились все круче; наконец, «фордик» Стива одолел последний подъем и на Юкка‑авеню резко затормозил у одного из подъездов большого высотного дома. Здесь на двенадцатом этаже находилась маленькая квартирка Мэй.

– Я зайду?.. – полувопросительно бросил Стив, помогая Мэй выбраться из машины.

– Как хочешь, но… Сегодня табу, милый… И кроме того, тебе ещё надо собраться…

– Ладно, – сказал он, приглаживая волосы. – Тогда до завтра, до утра. Я заеду за тобой в семь. А потом прямо из аэропорта ты отведёшь машину в мастерскую папы Джулиано. Он обещал все сделать до моего возвращения.

– И я смогу потом воспользоваться ею?

– Конечно, как только он кончит ремонт.

– До завтра, Стив, – шепнула Мэй, приподнимаясь на носки, чтобы поцеловать его.

Он поднял её, как ребёнка, и крепко прижал к себе.
– Спокойной ночи, дорогая. И смотри не вздумай тут кокетничать с кем‑нибудь, пока буду в Мексике.

– Стив! Какие вещи! Ты же знаешь…

– Шучу, конечно. Ну беги, – сказал он, опуская её на землю. – Беги, – повторил, легонько шлёпнув её на прощание.

Дождавшись, когда окна в квартире Мэй осветились, Стив захлопнул дверцу машины и поехал вниз, к сверкающей россыпи огней центра.

Очутившись дома, Стив прежде всего решил соорудить хороший коктейль. Подумав немного, остановился на рецепте «бельмонте», но оказалось, что в баре нет гренадина. Заменять чем‑нибудь гренадин было рискованно, и Стив ограничился тем, что смешал лимонный сок с шоколадным ликёром, насыпал льда и долил рома. Добавив ещё мятной настойки, он попробовал получившуюся смесь, кивнул одобрительно и снял телефонную трубку. Аппарат Бена в его мастерской на студии «Универсум фильм» не отвечал. Отсутствие Бена было неожиданным и нарушало все планы… Стив решил на всякий случай позвонить домой. На этот раз телефон отозвался хриплым голосом Бена:

– Слушаю, гм…

– Это Стив Роулинг, Бен. Срочно нужна твоя помощь.

– Привет! Ты знаешь, сколько сейчас времени?

– Ещё не очень поздно, старина. Как мы договорились, я позвонил тебе в студию, но…

– Сегодня пришлось уехать раньше… Гм… Я, понимаешь, заболел.

– Понимаю. Температура?

– Катись ты к черту. Неужели непонятно?

– Конечно, понятно. В трубку чувствую, сколько ты сегодня выпил. Ну вот что, ты ещё можешь вести машину?

– Не знаю…

– Значит, можешь. Поезжай сейчас же к себе на студию и добудь из вашей костюмерной полную экипировку кардинала – сутану, шляпу, распятие на цепочке – словом, всё, что полагается. И привези мне домой.

В трубке стало очень тихо.

– Ты меня понял, Бен? – спросил Стив, отхлёбывая коктейль.

– Ты… сегодня тоже напился? – осторожно поинтересовался Бен и тяжело вздохнул.

– Нет, я трезв и говорю вполне серьёзно.

– А не издеваешься надо мной? – попробовал уточнить Бен.

– Нисколько…

– Тогда объясни, бога ради…

– Все объясню, когда приедешь.

– Это ужасно, Стив, голова раскалывается. А ты не мог бы…

– Нет, не мог бы. Мне ещё надо собраться. В восемь утра у меня самолёт.

– Это ужасно, – повторил Бен. – Черт бы тебя побрал с твоими затеями. Какой ты сейчас носишь размер костюма?

– Шестнадцатый.

– Рост я знаю, – простонал в трубку Бен. – Ещё скажи вот что…

– Ну что?

– Нет… Ничего… Я… забыл… Ну неважно. Подгоним на месте.

– Значит, жду… И захвати где‑нибудь по дороге гренадина. У меня кончился.

– Гренадина?

– Именно. Для коктейля. Угощу тебя таким «бельмонте»! До моего возвращения не забудешь.

– Ладно. Подожди‑ка… Я всё‑таки запишу. Гре‑на‑дин. А сколько?

– Сколько достанешь. Конечно, не бочонок.

– Ладно! Пошёл одеваться…

– Давай.

Стив положил трубку и взялся было за коктейль, но зазвонил телефон.

– Стив?

– Я.

– Забыл спросить. Тебе парадное облачение или обычное?

– Я не собираюсь служить мессу. Обычное.

– Понимаешь, Стив… Не принято, чтобы кардинал появлялся в одиночестве. С тобой обязательно кто‑нибудь должен быть из твоей свиты.

С тобой обязательно кто‑нибудь должен быть из твоей свиты. Я захвачу ещё одну сутану – чёрную – на всякий случай. Найдёшь там себе ассистента.
– Ладно, давай. Только поторапливайся.

Бен явился через полтора часа. Ввалившись в квартиру Стива, он швырнул на пол в передней большой старый чемодан и в изнеможении опустился на него.

– Стив!

– Ну?

Бен постучал указательным пальцем по крышке чемодана:

– Тут… Все в порядке.

– Я не сомневался, старина.

– Если бы ты знал, чего мне это стоило.

– Догадываюсь, поэтому моя благодарность превышает твою самоотверженность. И гренадин привёз?

Бен подмигнул и снова постучал пальцем по чемодану.

– Давай.

– Облачение или… гренадин?

– Гренадин, конечно.

Бен сполз с чемодана и, присев на корточки, принялся открывать замки. Они не поддавались.

– Помочь? – спросил Стив, присаживаясь рядом,

– Нет, я сам, – прохрипел Бен и, поднатужившись, одолел сначала один замок, потом другой и откинул крышку чемодана.

Стив с любопытством заглянул внутрь. Сверху лежало что‑то чёрное, похожее на халат.

– Это твоему помощнику, – сказал Бен, выбрасывая чёрный свёрток прямо на пол. – Остальное – его преосвященству кардиналу… Роулингу? – он захохотал и, запустив руку в чемодан, перетряхнул красный шёлк и накрахмаленные белые кружева. – Примерим, ваше преосвященство?

– Чуть позже, – возразил Стив. – Гренадин где?

Бен запустил руку на самое дно чемодана и, пошарив там, извлёк плоскую стеклянную флягу. Осмотрев её, он сокрушённо покачал головой:

– Пустила, сволочь. Не могли закрыть как следует…

– Ладно, давай, – сказал Стив. – И приходи в кабинет. Коктейль будет через три минуты. После поговорим.

– Мне домой надо, – жалобно сказал Бен. – Хотел ещё поспать – завтра с утра работы невпроворот. Снимаем новый вестерн. Потрясающий шедевр, Стив…

– Можешь ночевать здесь. Надо поговорить… кое о чём.

– Невозможный ты человек, Стив, – простонал Бен, с трудом поднимаясь и отпихивая ногой раскрытый чемодан.

Стив удалился в кухню. Бен с сомнением оглядел руки. Одну облизнул, другую вытер о ковбойские джинсы, которые только начинали входить в моду. Сомнения, видимо, не покидали его. Бен снова присел на корточки и осторожно приподнял двумя пальцами кардинальское облачение. Глаза его расширились, потому что на дне чемодана оказалась большая лужа густой темно‑красной жидкости. Бен торопливо извлёк из чемодана все содержимое и, развесив на вешалке, прямо в прихожей принялся оттирать носовым платком тёмные пятна на красной шёлковой ткани.

«Ещё, чего доброго, вообразит, что кровь», – мелькнуло у него в голове. Он поспешно закрыл чемодан, отодвинул в угол и отправился в ванную – мыть руки.

Они устроились на ковре возле низкого журнального столика и проговорили до двух часов ночи. В план Стива Бен внёс несколько существенных исправлений, которые Стив вынужден был принять. Потом примерили кардинальское облачение, и Бен объявил, что Стиву оно очень к лицу.

– Тебе следовало идти в кардиналы, – добавил он, придирчиво оглядывая пурпурно‑красное одеяние Стива. – Пальчики оближешь, что за кардинал получился. А ты журналистом стал! Несолидно… И деньги не те… Между прочим, готов устроить тебе протекцию: «Универсум фильм» пригласит тебя на роль кардинала, когда будем снимать что‑нибудь божественное.

– Подумаю, – кивнул Стив, осматривая себя в зеркало.

– Подумаю, – кивнул Стив, осматривая себя в зеркало. – Особенно, если выгонят из «Калифорния таймс».

– Тебя не выгонят, – возразил Бен. – Ты им нужен. И ещё о‑го‑го как…

– Посмотрим, какой из тебя пророк.

– А это не пророчество, это прогноз. Прогнозы теперь входят в моду, Стив. Как мои ковбойские штаны. Вот увидишь, через год–другой все человечество их натянет. И тогда Бен Джонс станет миллионером, потому что именно он придумал их для ковбоев «Универсум фильм».

– Искренне желаю тебе, Бен, поскорее стать миллионером, хотя бы с помощью штанов, – очень серьёзно сказал Стив. – Ну что, можно разоблачаться?

– Подожди минуту. Ещё закреплю складки на накидке. Вот так… Молодые мексиканки будут за тобой толпами бегать, – добавил он, поворачивая Стива так, чтобы тот не заметил в зеркале тёмных пятен на полах сутаны. Затем Бен собственноручно свернул кардинальское облачение и аккуратно уложил на самое дно в чемодане Стива. Они уточнили последние детали плана, и Стив отправился в кухню приготовить ещё один коктейль. Когда он возвратился, Бен уже крепко спал, уткнувшись в угол дивана.

Стив решил не тревожить его. Накрыл пледом и, погасив в кабинете свет, вышел на балкон. Ущербная луна висела на востоке над далёкими возвышенностями. Город ещё не спал. С ярко освещённых магистралей центра доносился шорох автомобильных шин. Вспыхивали и пригасали разноцветные неоновые огни. Из ресторана на крыше отеля «Билтмор» доносились звуки джаза. Где‑то пролаяла полицейская сирена и стихла в отдалении.

Стив отхлебнул коктейль и задумался… Мэй сказала, что любит этот город… Стив его сейчас почти ненавидел. Но чтобы вырваться и обрести настоящую свободу, нужны были деньги… Много денег… А у них с Мэй денег не было.

Поднявшись по трапу самолёта, Стив оглянулся. Тоненькая фигурка Мэй маячила у выхода. Стив помахал ей и, наклонив голову, прошёл в салон. Место было у окна, и, уже устроившись в кресле, он все ещё видел светлый плащ Мэй у невысокого барьера, преграждавшего выход на лётное поле. Потом самолёт вырулил на старт, и через несколько минут дымное марево Лос‑Анджелеса, вместе с островами небоскрёбов, пальмами, «Калифорния таймс», Мэй, Беном и тревогами последних дней, растаяло где‑то позади. Справа поблёскивал в лучах низкого утреннего солнца серовато‑синий простор Тихого океана. Слева в разрывах облаков проплывали желтоватые нагорья Калифорнии, исчерченные нитями дорог. Впереди была Мексика, где Стиву предстояло решать нелёгкую задачу…

Решить её он должен так, чтобы и шеф, и Старик поняли раз и навсегда, какого человека они могли потерять. А уж после этого можно будет выдвинуть свои требования. И тогда посмотрим…

Но прежде всего следовало выспаться. Посадка в Мехико через три часа. Времени у него достаточно. В Акапулько он должен прилететь со свежей головой. Наклонив спинку кресла, Стив откинулся на сиденье и почти мгновенно заснул Когда он проснулся, самолёт шёл на посадку над самым центром огромного города. Приглядевшись, Стив различил зелёную длинную ленту Пасео де па Реформа, пересекавшую по диагонали весь город, монумент Независимости, беломраморный Дворец искусств, громаду кафедрального собора у широкой прямоугольной площади Соколо, где, по преданию, некогда находился дворец Монтесумы… Мозаика крыш мелькала все ближе. Через несколько минут самолёт приземлился в аэропорту Мехико. Теперь оставался всего час полёта до Акапулько.

Ступив на залитый ярким солнцем бетон в аэропорту мексиканской столицы, Стив даже и не подозревал», что, пока он спал в самолёте, в мире произошли события, последствия которых никто не рискнул бы теперь прогнозировать. События, водоворот которых властно увлечёт и его – Стива Роулинга.
События, которые заставят разорвать привычные связи, разделят его с Мэй, с друзьями, поставят перед необходимостью сделать не один решающий выбор. В те самые утренние часы, когда Стив так сладко спал в самолёте, в городе Далласе прозвучали роковые выстрелы, и Америка потеряла своего очередного президента. Радиоволны уже разносили ошеломляющее известие по планете; захлёбываясь, стучали телетайпы, но в аэропорту Мехико ещё никто не знал об этом. Здесь все были взволнованы иным происшествием…
Присев в тени под ярким полосатым тентом, Стив потягивал сквозь соломинку ледяную кока‑колу и ждал посадки в Акапулько. Посадку почему‑то не объявляли. Вскоре по нервным репликам служащих аэропорта Стив догадался: что‑то случилось… И по‑видимому, что‑то серьёзное…

Стив попытался спросить одного, другого… Служащие аэропорта отмалчивались, однако Стив умел разговорить кого угодно. Через несколько минут молодой мексиканский лётчик объяснил Стиву, что на трассе Мехико – Акапулько только что потерпел аварию частный самолёт, стартовавший отсюда полчаса назад.

– В такую погоду? – изумился Стив. – Чего ради?

– Да пока непонятно, – развёл руками лётчик, глядя на Стива широко раскрытыми выпуклыми глазами. – Но скоро все выяснится. Туда уже вылетели вертолёты спасательной службы.

– А уцелел кто‑нибудь?

Лётчик печально усмехнулся:

– Маловероятно, сеньор. Там горы. Посадка невозможна.

– Почему всё‑таки такой переполох? Небольшой частный самолёт. Что особенного? Жертв немного.

– Не совсем, сеньор. Это «боинг» – новейшей конструкции.

– Частный «боинг»?

– Бывает и такое, сеньор. Но, простите, я должен идти.

«Чепуха какая‑то, – подумал Стив. – Что‑то он путает. Надо бы уточнить…»

По радио объявили, что будет передано экстренное сообщение. Стив начал прислушиваться, но из динамиков доносилось только бульканье.

Появилась молоденькая стюардесса с испуганными глазами. Заикаясь, она пригласила пассажиров, следующих до Акапулько, в самолёт.

Стив выбрался из‑под тента и вместе с группой пассажиров неторопливо направился к самолёту, который стоял возле здания аэровокзала.

Ступив на трап, Стив услышал, как динамики заговорили все сразу. Но к зданию аэровокзала уже приближался ещё один самолёт с работающими двигателями, и ничего нельзя было разобрать. Чуть позже в окно самолёта стало видно, как к динамикам со всех сторон бежали люди и собирались большими группами.

«Пожалуй, только в Мексике возможно подобное», – с раздражением подумал Стив. Однако профессиональное любопытство заставило его спросить у стюардессы, что происходит в аэропорту.

– О, сеньор, – ответила девушка дрожащим от волнения голосом. – Только что передали по радио страшную новость. Убит президент Кеннеди.

– Быть не может, – вырвалось у Стива.

– Вот, все так говорят, – кивнула стюардесса, – но, кажется, это правда…

– Можно попросить командира корабля?

– Как только самолёт наберёт высоту, сеньор.

Спустя несколько минут командир лайнера – широкоплечий плотный мексиканец с темно‑коричневым лицом и проседью в курчавых волосах – подтвердил слова стюардессы:

– Радиостанции уже несколько минут на все лады твердят об этом. Машину президента обстреляли в Далласе какие‑то снайперы. Все, кто ехал в машине, убиты.

– Кто именно, кроме президента?

– Все. А кто точно, не знаю… Вы американец? –Да.

– Примите моё соболезнование, сеньор.

– Но может, это сообщение – глупая выходка какого‑нибудь шутника, – сомневался ошеломлённый Стив.

– У нас в стране все возможно. Создали же однажды дикую панику, сообщив о высадке марсиан…

– Сегодня не первое апреля, сеньор, – неодобрительно покачал головой командир и удалился, явно задетый недоверием пассажира.

«Нет, быть не может, – билась мысль в голове Стива. – Невозможно такое… А впрочем, почему невозможно? Ведь Кеннеди не первый, кого ухлопали на этом посту. Случалось раньше, почему не могло произойти сегодня? Оружие продают кому угодно. Покупай, стреляй. Мало ли на свете безумцев? А с другой стороны, куда смотрела охрана, полиция, власти Далласа? Правда, это юг, где Кеннеди недолюбливали… Нет, всё равно, не умещается в голове…»

Когда самолёт приземлился в Акапулько, у Стива создалось впечатление, что в аэропорту все заняты только обсуждением сенсационного убийства. Служащих на месте не было. Багажа пришлось дожидаться бесконечно долго.

Стив рассеянно бродил по полупустому залу, потом присел возле закрытого киоска с сувенирами. Рядом лысый круглоголовый толстяк в костюме из дорогого серого твида пытался дозвониться по телефону в Нью‑Йорк. Он нервничал, бранился в трубку, снова и снова требовал соединить его с мистером Пэнки. Ничего не добившись, толстяк в изнеможении присел рядом со Стивом и, поставив на пол жёлтый кожаный портфель, принялся вытирать шею и побагровевшее лицо клетчатым носовым платком.

Глянув подозрительно на Стива, он что‑то спросил у него. Стив не расслышал вопроса и отрицательно покачал головой. Толстяк повторил вопрос по‑немецки. Оказывается, его интересовало, где в этом проклятом аэропорту есть какой‑нибудь порядочный телефон, с которого можно нормально дозвониться до Нью‑Йорка. Стив понятия не имел, где искать такой телефон, а вдаваться в разговор со словоохотливым собеседником ему сейчас совсем не хотелось, поэтому он пожал плечами и, буркнув по‑испански: «Не понимаю», отвернулся.

Толстяк окинул его презрительным взглядом, пробормотал что‑то про «мексиканских ослов» и снова устремился к телефону, не забыв прихватить с собой портфель.

Набрав длинную серию цифр, толстяк опять принялся вызывать мистера Пэнки. Стив прикрыл глаза ладонью, стараясь не слушать назойливый монолог круглоголового. Багажа все не было, и пассажиры, прилетевшие вместе со Стивом, потеряв терпение, разбрелись по кафе и барам. Зал совсем опустел. В нем оставались лишь толстяк в сером костюме, не отступавший от телефона, и Стив на скамейке у киоска. Наконец, после многих попыток, толстяку удалось соединиться с мистером Пэнки. Удостоверившись, что на конце провода находится именно тот, кто был ему нужен, толстяк окинул тревожным взглядом опустевший зал и, снизив немного голос, снова перешёл на немецкий язык. Этот переход удивил Стива, и он невольно начал прислушиваться к разговору.

– Да‑да, это я – Крукс, – твердил круглоголовый. – Феликс Крукс. Я должен был встретить его здесь… Вы поняли, мистер Пэнки? Да, Крукс, говорю я, черт побери… Из Акапулько, откуда же ещё… Нет, конечно, не встретил… Так вы ещё ничего не знаете, Пэнки!.. О боже!.. Я совсем не об этом… Ну при чем тут Кеннеди!.. Пэнки, поймите вы, черт побери, произошла вещь ещё более серьёзная… Нет… Не прилетел и никогда больше никуда не прилетит… Разбился полтора часа назад… Все погибли, все… О боже! Я говорю не о Кеннеди… Фигуранкайн разбился… Цезарь Фигуранкайн, вы меня поняли наконец? То, что от него осталось, привезут в Акапулько… или в Мехико… Сегодня вечером, вероятно… Или завтра… Что такое?.. Не сообщать никому?.. Через несколько часов и так все станет известно… Хорошо… Буду ждать… Звоню из аэропорта… Нет… Никого нет.

Один какой‑то олух сидит в зале… Ничего не понимает, ни по‑английски, ни по‑немецки… Да, убеждён… Пытался разговаривать с ним… Хорошо… Вечером буду ждать вас… Апартаменты для него были резервированы в «Континентале». Хорошо, буду держать их до вашего приезда. До вечера, Пэнки.
Толстяк бросил трубку, тяжело вздохнул и, осмотревшись по сторонам, вновь возвратился к скамье, на которой продолжал сидеть Стив. Присев на край скамьи, он бросил подозрительный взгляд на Стива, потом извлёк из бокового кармана пиджака записную книжечку, оправленную в кожу, и принялся что‑то записывать массивной авторучкой с золотым пером.

«„Паркер“, – отметил про себя Стив, – последняя модель. Стоит не меньше ста долларов».

Толстяк кончил записывать и снова глянул на Стива. Что‑то его, видимо, тревожило. Он ёрзал на скамейке, тяжело вздыхал, но не уходил. «Хочет заговорить», – решил Стив и сделал движение, чтобы подняться.

– Вы местный? – быстро спросил по‑испански толстяк.

– Не совсем, – растягивая слова, лениво протянул Стив. – Я с Юкатана. А что угодно сеньору?

– Нет‑нет, благодарю. Я думал, вы местный. Вы этого знать не можете… Вы только что прилетели?

– Недавно прилетел. Л теперь жду родственника. Он уже должен был быть здесь, но самолёт задержался.

– В Штатах?

– Нет, по пути из Бразилии.

– А, вот что! Он, значит, живёт в Бразилии.

– О нет. Он был там по делам. Он – духовное лицо. А постоянно живёт в Ватикане.

– В Ватикане? – поднял брови круглоголовый. – Вот как! А можно узнать, с кем имею честь?

– Меня зовут Хорхе де Эспиноза, – сказал Стив. – У моей тётки ранчо в Центральном Юкатане. Я немного помогаю ей вести хозяйство. А сегодня я встречаю тут своего родного брата, кардинала Карлоса де Эспинозу.

Толстяк онемел от удивления. Рот его раскрылся, и глаза стали совсем масляными.

– Так вы, значит… родной брат… его преосвященства, сеньор Эспиноза, – произнёс он наконец, запинаясь, – очень, очень приятно. Меня зовут Феликс Крукс, адвокат Феликс Крукс из Нью‑Йорка – вот моя карточка, пожалуйста. Если будете в Нью‑Йорке, прошу. Наша адвокатская контора достаточно известна.

– Благодарю, – сказал Стив, небрежно сунув в карман визитку Крукса. – К сожалению, у меня нет при себе визитных карточек, но я…

– Не тревожьтесь, сеньор Эспиноза. Я не забуду ни вашего имени, ни имени его преосвященства.

– А вам приходилось когда‑нибудь встречаться с моим братом?

– К сожалению, нет, сеньор Эспиноза. У нашей конторы нет прямых связей с Ватиканом. Мы занимаемся несколько иными делами… Но если бы вдруг представилась оказия, был бы безмерно счастлив, если бы вы смогли представить меня его преосвященству. Вся наша семья – ревностные католики, сеньор Эспиноза… даже мои дети…

– Поздравляю вас, сеньор Крукс, – вежливо сказал Стив. – Такое сейчас встречается не часто, не правда ли? Нынешняя молодёжь…

– Да‑да, – подхватил Крукс, – это ужасно. Нравственность катится в бездну… Только церковь ещё могла бы остановить это падение…

– А ещё сила… Жестокая сила, способная обуздать нынешнее развращённое общество, – добавил Стив и заговорщически подмигнул Круксу.

Адвокат вперил в Стива проницательный взгляд:

– Вы, конечно, дворянин, сеньор Эспиноза?

– Мы – потомки древнейшего испанского рода.


Одна из побочных линий герцогов Эспиноза. К несчастью, прямых потомков герцога уже не осталось, а боковые линии измельчали и обеднели. Как мы, например.
– Но теперь ваш брат…

– Ошибаетесь, сударь. Он фанатик идеи и совсем не делец. Римским папой он ещё сможет стать, а вот приумножить богатства своего древнего рода… едва ли. Мы все – семейство Эспиноза – слишком честны и горды для этого.

– Понимаю, – скептически произнёс Крукс – А его преосвященство прибывает в Мексику с официальным визитом или приватно?

– Совершенно приватно, сударь. Дело в том, что наша тётка тяжело больна и мой брат хотел бы… повидать её в последний раз и, быть может, подготовить… Я собираюсь сразу же увезти его в Мериду.

– Но день‑два вы здесь всё‑таки задержитесь? – забеспокоился Крукс.

– Не знаю, это будет зависеть от его преосвященства.

– Уговорите его. Акапулько заслуживает того, чтобы побыть тут хотя бы немного. Здесь превосходные отели. Настоятельно рекомендую «Континенталь». Только что отстроен. Комфорт высшего ранга.

– Я скажу брату…

– А тётка может и подолсдать. Не так ли? Надеюсь, мы с вами ещё встретимся в «Континентале», сеньор Эспиноза.

– Не обещаю наверняка, но был бы рад, сеньор Крукс.

– К сожалению, меня ждут дела, сеньор Эспиноза. Поэтому вынужден откланяться. Рад был познакомиться. Если сочтёте возможным рассказать обо мне вашему брату, добавьте, что преданный слуга католической церкви Феликс Крукс был бы безмерно счастлив получить благословение его преосвященства.

– Не сомневайтесь, сеньор. И позвольте на прощание выразить вам моё глубочайшее соболезнование. Ваш уважаемый президент…

– Да‑да, это ужасно. Невообразимо ужасно, – вскричал Крукс – Как католик и истинный американец, я… я совершенно раздавлен этой трагедией… я… О ради бога, простите меня, сеньор Эспиноза… У меня нет слов…

Он прикрыл глаза клетчатым платком, подхватил кожаный портфель и, не отнимая платка от глаз, вышел из зала с высоко поднятой головой.

Багажа все ещё не было видно, и Стив решил, что настало время действовать. Он подошёл к телефону и набрал код Лос‑Анджелеса, а затем номер телефона Старика в редакции «Калифорния таймс». Соединиться удалось, но ответила мисс Перш:

– Главный редактор занят, позвоните через час.

– Немедленно дайте ему трубку, – зарычал Стив, – Вы поняли, кто звонит? Сообщение чрезвычайной важности.

– Мы уже всё знаем, Стив, – упиралась мисс Перш. – У шефа важное совещание… Позвоните…

– Слушайте, у Старика будет удар, если моё сообщение опоздает. Немедленно его к телефону.

– Ну, я не знаю, – обиженно сказала мисс Перш. – Подо ждите немного…

В трубке послышался шорох, потом знакомое покашливание.

– Это ты, Стив?

– Я… Звоню из аэропорта Акапулько.

– Ну и что?

– Наш с вами подопечный погиб в авиакатастрофе час сорок минут назад. По пути сюда, в горах недалеко от Акапулько…

В трубке стало очень тихо.

– Вы поняли, шеф?

– Кажется, да… Но ты уверен, что ты в своём уме?

– Вполне… Подробности вечером.

– Значит, надёжно?

– Сто процентов надёжности. Пока это пытаются сохранить в тайне, тем более что пресса занята другим. Думаю, к вечеру местные газетчики пронюхают.

– Стив, я дам информацию в вечернем выпуске. Но ты, конечно, понимаешь?.
Но ты, конечно, понимаешь?..
– Понимаю. Премию переведёте завтра в Акапулько, отель «Континенталь».

– Ладно. Посмотрим… Буду ждать твоих вечерних сообщений. Действуй.

Стив положил трубку и подумал, что стоило бы позвонить и Мэй, но в этот момент зашелестела лента багажного транспортёра и первым на ней появился чемодан Стива.

Подхватив чемодан, Стив вышел на залитую горячим полуденным солнцем площадь. Тотчас подкатило старинное такси‑кэб. Стив сунул чемодан шофёру‑мулату и велел везти себя в «Континенталь». Теперь можно было и оглядеться…

Путь в город занял почти час. На узком и извилистом прибрежном шоссе, которое круто петляло по гранитным скалам высоко над океаном, движение было оживлённым, и шофёр ехал медленно. Перед спуском в город попали в «джем». Длинная вереница автомашин спускалась по серпантинам шоссе со скоростью не более пятнадцати миль. Зато город был виден отсюда превосходно. Он живописно раскинулся у подножия крутых розоватых склонов, на которых среди зелени вековых сосен темнели уступы гранитных скал. Внизу у побережья все тонуло в яркой тропической зелени; сквозь неё просвечивали разноцветные крыши домов и пунктиры улиц. У самого берега, окаймляя причудливые фиолетово‑голубые бухты, теснились многоэтажные белые башни отелей с бассейнами на плоских крышах. Зеркально спокойную воду бухт разрезали яхты с косыми разноцветными парусами.

Горячий влажный воздух, упруго текущий из‑под приподнятого ветрового стекла машины, нёс запахи хвои, камфоры, жареного мяса, пьянящий аромат каких‑то трав. Наконец втиснулись в город – в душную тень лаурелий, бугенвиллий, эвкалиптов, пальм. Вдоль улиц под сенью густых крон простирались пёстрые ковры цветников, среди которых расплёскивали струи небольшие фонтаны. Улицы в этот знойный полуденный час были почти пустынны, зато пляжи по берегам голубых бухт роились шумными скоплениями загорелых, полуобнажённых тел.

Прохладный низкий холл «Континенталя» подавлял своим монументальным великолепием. Мраморные пол и стены, огромные зеркала в позолоченных рамах, бронза, дорогие ковры, сафьяновые диваны, пуфы и кресла, низкие столики, инкрустированные разноцветными камнями и слоновой костью. В глубине – большой бар, призывно сверкающий хрусталём и кофейными автоматами.

Стив потребовал апартаменты‑люкс (пускай‑ка шеф раскошелится!) где‑нибудь повыше, с видом на море и город. Предупредил, что с часу на час к нему должны прилететь друзья – сеньор Хорхе де Эспиноза с братом – его преосвященством кардиналом Карлосом де Эспинозой; пусть их тотчас же проведут к нему, даже и в его отсутствие. Если Хорхе де Эспинозу будет разыскивать нью‑йоркский адвокат господин Феликс Крукс – доверенное лицо мистера Цезаря Фигуранкайна (портье почтительно склонил седую Iолову), пусть позвонит после девяти вечера. Сам Стив представился под своим настоящим именем, как австралийский скотопромышленник Роулинг.

Гватемальский паспорт на имя Хорхе де Эспинозы – покойного брата его покойной матери – Стив решил пока оставить в резерве. В сопровождении огромного чёрного боя, который завладел чемоданом и портфелем Стива, австралийский скотопромышленник Роулинг прошествовал в лифт. Через несколько секунд лифт вознёс его на двадцать шестой этаж «Континенталя». Отпустив посыльного, Стив наконец остался наедине с самим собой в просторных, обставленных с кричащей роскошью апартаментах. Окна гостиной смотрели на запад к океану, кабинет был обращён на север в сторону одной из внутренних бухт Акапулько, спальня – к горам, заслонявшим город с востока. А ещё в распоряжении Стива была прихожая, побольше, чем вся его собственная квартира в Лос‑Анджелесе, две туалетные комнаты с ваннами и душевыми устройствами и кухня с электрической плитой и холодильником, набитым всякой всячиной. В гостиной стояли большой телевизор и холодильник‑бар с набором бутылок, рюмок, фужеров и длинным прейскурантом.
В гостиной стояли большой телевизор и холодильник‑бар с набором бутылок, рюмок, фужеров и длинным прейскурантом. Стив мельком глянул на вручённую ему карточку. Пребывание в этом сказочном царстве стоило семьдесят пять долларов в сутки, не считая стоимости алкогольных напитков. Ещё ни одна из служебных поездок Стива не вводила «Калифорнию таймс» в подобные расходы! Впрочем, уже на одном его сегодняшнем сообщении владельцы газеты загребут десятки тысяч. Если, конечно, Старик не струсит. Но, в конце концов, это уж его личное дело.
Стив сбросил пиджак и погрузился в ласкающе мягкую глубину одного из диванов. Теперь следовало спокойно обдумать дальнейшие шаги.



Вечером того же дня, 22 ноября 1963 года, тремя этажами выше апартаментов Стива Роулинга, в ещё более шикарной гостиной, за круглым мраморным столом, инкрустированным золотой нитью, разговаривали двое. Один из собеседников был круглоголовый толстяк адвокат Феликс Крукс. Он сидел сгорбившись, подперев ладонью округлый розовый подбородок, и внимательно слушал, что говорил расположившийся напротив него высокий худощавый человек в строгом чёрном костюме, с бледным, аскетического типа лицом, седыми, коротко подстриженными волосами и глубоко запавшими бесцветными глазами. Собеседнику Крукса было, по‑видимому, уже за шестьдесят, но держался он прямо, выглядел бодро, а его движения производили впечатление пластичных и лёгких. Спокойным, хорошо поставленным голосом он говорил:

– Не сомневаюсь, Крукс, что Цезаря убрали… Самолёт новый… Перед каждым полётом его проверяли до последнего винтика. Цезарь сам следил за этим. Пилоты абсолютно надёжные. Погода превосходная. Возможно, недоглядела охрана… Взрывчатку могли подложить в Лас‑Пальмасе или в Мехико.

– Расследование покажет… – начал Крукс.

– Расследование, скорее всего, ничего не покажет, потому что его начали мексиканцы. Связь с самолётом прервалась резко и совершенно неожиданно, вероятно, в момент взрыва. Сработано вполне профессионально, Крукс. Главное – такое дьявольское совпадение! Оно может повлечь разные спекуляции…

– Опасные для фирмы, – подсказал Крукс.

– Ну, может, и не очень опасные, но во всяком случае, нежелательные и, главное, несвоевременные…

– Что вы предлагаете предпринять, мистер Пэнки?

– Об этом я и хотел с вами посоветоваться Его последнее завещание, конечно, у вас.

– Последнее? Гм… Завещание у меня.

– Мне известно, что вначале он все завещал этому бездельнику, своему сыну. Но потом…

– Видите ли, Пэнки, до открытия завещания я… затрудняюсь…

– Знаю, знаю… Реноме вашей фирмы не должно вызывать сомнений… И тем не менее, я желал бы кое‑что уточнить.

Глазки толстяка хитро блеснули.

– Что… э‑э… смогу, с удовольствием, дорогой мистер Пэнки.

– Ваша адвокатская контора, насколько мне известно, ведёт его дела с очень давнего времени.

– Начинал ещё мой покойный отец. Тогда состояние Цезаря оценивалось всего в несколько десятков тысяч. Теперь же, насколько мне известно, – Крукс выделял слово «мне», – оно оценивается несколько большей суммой.

Пэнки энергично кивнул, не разжимая тонких бледных губ.

– Так вот, – продолжал Крукс, – кое‑что мне, конечно, известно, хотя бы со слов самого Цезаря, но я не совсем ясно представляю сегодняшнее состояние дел, учитывая… э… э… многообразие интересов моего глубокоуважаемого, но уже покойного клиента и друга. Его последние… операции, которыми не случайно заинтересовалась пресса и правительства некоторых стран…

– Эти операции вас, Крукс, совершенно не касаются; кроме того, в них использовались не только капиталы Цезаря, – с раздражением заметил Пэнки.
– Догадываюсь: например, кое‑что из того, что успели депонировать в швейцарских банках некоторые организации немецкого рейха перед концом второй мировой войны?

– А вот об этом вам вообще не следовало бы догадываться, милейший Крукс, – холодно возразил Пэнки. – Совершенно бесполезные догадки, к тому же опасные… Даже для фирмы с таким реноме, как у вас.

– Я ведь говорю об этом только вам – президенту‑исполнителю банка CFS, который является собственностью Цезаря. Банк, казалось бы, не из первых, но утверждают, будто именно там финансовый мозг всей «империи» Фигуранкайнов. Кстати, я даже не знаю точно, что означает эта странная аббревиатура – Си‑Эф‑Эс. Вам, конечно, известно, какие шуточки циркулируют по её поводу?

– Нет, не слышал…

– Так вот, одни утверждают, что CFS – сокращение от латинского «сифилис», которым Цезарь страдал в молодости, а другие – что сокращение от «Цезарь Фигуранкайн и сын». Я не склонен верить ни тому, ни другому, но…

– Он придумал это давно, а потом не захотел менять, – с оттенком смущения пояснил мистер Пэнки. – Как вы знаете, он был дьявольски упрям и, откровенно говоря, не очень образован.

– Он всегда считал, что образование портит людей, – кивнул Крукс, – лишает настоящей деловой хватки, которая, несомненно, была у него самого.

– Кажется, в отношении собственного сына он не ошибался, – заметил Пэнки. – Насколько мне известно, Цезарь Фигуранкайн‑младший – порядочный шалопай, хотя и ухитрился закончить два или три университета.

Крукс предпочёл деликатно промолчать.

– Вы хорошо знаете его? – спросил Пэнки после короткого молчания.

– Знаю…

– И не согласны со мной?

– Согласен, мм…только отчасти. Цезарь очень неглупый малый, хотя и совсем не похож на отца.

– Где он может быть сейчас?

– Понятия не имею.

– Тем не менее, надо его известить.

– Узнает, когда газеты раструбят.

– Необходимо сделать все возможное, Крукс, чтобы на страницы прессы сообщение о… смерти попало возможно позднее. И чтобы прошло без… комментариев. Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду. Это роковое совпадение может сильно повредить… Если бы удалось сохранить катастрофу его самолёта в тайне хотя бы три‑четыре дня…

– Совершенно невозможно, Пэнки. В аэропорту Мехико все стало известно спустя полчаса. Целый день в горах на месте катастрофы работают спасатели. Завтра все попадёт в мексиканские газеты. Послезавтра станет известно в Штатах.

– Надо сделать так, чтобы это не попало в мексиканские газеты ни завтра, ни послезавтра… Вы поняли? Мы хорошо заплатим, если понадобится. Здешним газетчикам найдётся о чём писать. Пусть смакуют Даллас. У вас тут есть к кому обратиться?

– Думаю, уже поздно, Пэнки.

– Ещё не поздно, если, конечно, вы сами что‑нибудь не напортили, Крукс. Ваш телефонный звонок из аэропорта был непростительной глупостью. Следовало связаться со мной иначе – через один из наших здешних филиалов.

– На это уже не оставалось времени.

– Ну, узнал бы на час позже… Хотя теперь, конечно, говорить не о чём. Что сделано, то сделано.

Негромко зазвонил один из телефонов на мраморном столике у декоративного камина. Собеседники переглянулись.

– Скорее всего, меня, – сказал Пэнки. – Я предупредил секретаря, чтобы звонили прямо сюда, в «Континенталь».

Он встал, лёгким пружинистым шагом подошёл к камину и взял трубку.
– Я предупредил секретаря, чтобы звонили прямо сюда, в «Континенталь».
Он встал, лёгким пружинистым шагом подошёл к камину и взял трубку.

– Слушаю… Да, это я… Что такое? – Глаза его округлились, и он бросил яростный взгляд на Крукса, который безмятежно разглядывал свои ногти. – По калифорнийскому радио? Со ссылкой на «Калифорния таймс»?.. Та‑ак… Так… Та‑ак… Самой газеты вы ещё не видели?.. Ну хорошо… Держите меня в курсе…

Он медленно положил трубку и, не спуская яростного, сверлящего взгляда с остолбеневшего Крукса, шагнул к столу. Крукс попятился вместе с креслом.

– Не бойтесь, – презрительно сказал Пэнки, – я не собираюсь сейчас убивать вас и даже не ударю…. Но зарубите себе на носу, господин адвокат: вольно или невольно вы сегодня оказали нам всем очень дурную услугу. Очень дурную, Крукс. На вашем месте… – Он умолк и покачал головой.

– Пожалуйста, не пугайте меня, – взвизгнул Крукс, срываясь с кресла. – И запомните, что ко всей этой истории я не имею абсолютно никакого отношения. Мало ли кто мог тут крутиться. Если Фигуранкайн действительно жертва диверсии, сообщить газетчикам могли те самые люди, которые его уничтожили.

– Посмотрим, – процедил сквозь зубы Пэнки, снова садясь к столу, – Посмотрим, Крукс… Можете не сомневаться, – продолжал он после короткого молчания, – что люди, с которыми Фигуранкайн был связан все эти годы, смогут провести необходимое расследование помимо ФБР и полиции и примут соответствующие меры… – Он пожевал тонкими губами и добавил совсем тихо: – Теперь ваша задача заключается лишь в том, чтобы возможно скорее разыскать и представить нам – в первую очередь мне, как президенту‑исполнителю банка СР5, и совету директоров – наследников Цезаря.

– Наследников? – повторил Крукс, садясь поодаль на диван.

– Или наследника – наследного принца «империи» Фигуранкайнов. Я сильно опасаюсь, что «принц» может оказаться не один. Не исключено даже, что найдутся и «принцессы».

– Цезарь Фигуранкайн состоял в законном браке всего один раз, – мрачно возразил Крукс – От того брака остался сын Цезарь. Жена Фигуранкайна умерла двадцать лет назад.

– Хоть вы его давний поверенный в делах, мне кажется, вы заблуждаетесь. Цезарь никогда не обходил своим вниманием женщин… Нет никакой гарантии, что одной из многочисленных любовниц не удалось окрутить его… Он и в последние годы, несмотря на возраст, отнюдь не стал монахом. У него ещё может оказаться несколько завещаний…

– Юридическую силу имеет последнее, составленное с соблюдением всех формальностей, – растерянно пробормотал Крукс – Но… я его единственное доверенное лицо и…

– Знаю, – резко прервал Пэнки. – Именно поэтому я здесь… Или вы полагаете, я прилетел затем, чтобы полюбоваться, что осталось от Цезаря? Кстати, зачем он вас вызывал в Акапулько?

Крукс побагровел.

– Простите, Пэнки, но смерть клиента отнюдь не освобождает адвоката от обязанностей по отношению к нему, – дрожащим голосом начал он. – При всем моем уважении к вам, как к человеку, близкому Цезарю Фигуранкайну, я не считаю себя вправе отвечать на некоторые ваши вопросы.

– Ну, как знаете, – пожал плечами Пэнки. – Когда вы сможете огласить хранящееся у вас завещание?

– После официального подтверждения смерти надо соблюсти целый ряд формальностей. Завещание должно быть вскрыто в присутствии всех заинтересованных лиц.
Думаю, это может произойти не раньше чем через месяц‑полтора… И могу добавить: смею надеяться, что завещание Фигуранкайна, которое будет вскрыто в моей конторе в Нью‑Йорке, окажется единственным законным завещанием Цезаря.
– Посмотрим, – холодно сказал Пэнки. – Мне бы хотелось, чтобы хоть эта ваша версия, Крукс, оправдалась. Но посмотрим… А теперь извините, мне необходимо остаться одному. Скажите, чтобы вас устроили где‑нибудь… в другом номере.

Стив возвратился в «Континенталь» около девяти вечера и сразу поднялся в свои апартаменты. Оттуда он позвонил портье и поинтересовался, не спрашивали ли его. Старый портье уже сменился, новому ничего не было известно, и он обещал выяснить и позвонить Стиву чуть позднее. Он действительно позвонил спустя несколько минут и объяснил, что Стива никто не спрашивал, а вот сеньором Хорхе де Эспинозой интересовался один американец по имени Феликс Крукс. Но, насколько портье известно, ни Хорхе де Эспиноза, ни его преосвященство в отеле ещё не появлялись…

– О нет, вы заблуждаетесь, – перебил Стив. – Оба они давно у меня, и его преосвященство отдыхает.

Портье всполошился, начал спрашивать, не потребуется ли что‑нибудь Стиву для его высоких гостей. Стив поблагодарил и повесил трубку.

После этого он торопливо разделся, влез в облачение кардинала, надел парик и тёмные очки, разложил на столе в гостиной распятие и раскрытую Библию.

Дверь из гостиной в кабинет он оставил приотворённой. В кабинете стоял наготове портативный магнитофон с кассетой, где был записан диалог сэра Тоби и сэра Эндрью из «Двенадцатой ночи» Шекспира. Второй магнитофон, совсем миниатюрный, приготовленный для записи, Стив прикрепил под крышкой стола в гостиной. «Кардинал» мог без труда включать и выключать оба магнитофона, не сходя со своего места.

Стив внимательно оглядел себя в зеркало, проверил работу магнитофонов. Все выглядело надёжно. Итак, сети были расставлены; теперь оставалось ждать. «Кардинал» сел в кресло у стола и погрузился в чтение Библии.

Расчёт оказался точным. Через несколько минут в дверь осторожно постучали.

– Войдите, – бархатным голосом сказал «кардинал».

Дверь приотворилась, и в переднюю проскользнула молоденькая горничная. Увидев в гостиной его преосвященство, девушка охнула, всплеснула руками, шлёпнулась на колени и на коленях пошла по полу к столу, за которым сидел «кардинал». Стив видел однажды, что так поступают богомольцы, приходящие в храм Санта Гваделупа на окраине Мехико. От ворот ограды до ступеней портала храма они бредут на коленях через огромный, замощённый каменными плитами двор. Горничная, будучи мексиканкой, очевидно, не нашла иного способа выразить свой экстаз при виде кардинала.

– Встаньте, встаньте, дитя моё, – мягко сказал «кардинал», – я скромный слуга Бога и не заслужил ничего подобного.

– О ваше преосвященство, – воскликнула девушка со слезами на глазах, – простите меня, но я ещё никогда в жизни не видела так близко настоящего кардинала. Благословите меня, святой отец, прошу вас.

Тут она схватила его руку и попыталась поцеловать. Он осторожно высвободил руку из её пальцев, встал и заставил подняться её.

– Бог благословит тебя, дочь моя, – сказал он по‑испански. Затем перекрестил и протянул руку для поцелуя.

Почувствовав, что рука стала мокрой от её слез, Стив смутился. Ему стало жаль глупенькую девушку. Чтобы порадовать её, он сказал:

– Пусть Бог пошлёт тебе хорошего жениха, девочка.

– У меня есть жених, – шепнула она, – но… Сделайте так, святой отец, чтобы он… стал хороший.

– Чем же он плох? – поинтересовался Стив.
– Он ветреный парень. Его интересуют только футбол, вино и коррида.

– Так оставь его.

– А где я возьму другого, святой отец?

– Действительно… Пожалуй, ты права. Тогда я помолюсь, чтобы он исправился.

– О, благодарю вас, святой отец.

– А теперь ступай.

– Может быть, вам что‑нибудь нужно, святой отец?

– Нет, ничего. А впрочем, принеси мне стакан воды, холодной чистой воды… Нет‑нет, – поспешно продолжал он, заметив, что она сделала движение в сторону дверей кабинета. – Там мой брат и его друг. Они заняты каким‑то важным разговором. Не будем им мешать. Принеси мне воды снизу из бара.

– Сию минуту, святой отец.

Вода действительно появилась через минуту; её торжественно внёс в хрустальном кувшине метрдотель, напоминающий обликом и манерами премьер‑министра небольшого государства. За метрдотелем шествовали трое официантов. Один держал хрустальный бокал, другой – хрустальный поднос, третий – накрахмаленную салфетку. Все четверо с церемонными поклонами приблизились к столу, за которым сидел «кардинал». Последовал ритуал наполнения водой хрустального бокала. Затем бокал на хрустальном подносе был поставлен перед Стивом.

Стив поблагодарил кивком головы, но так как они продолжали стоять полукругом, вытаращив на него глаза, он благословил их, а метрдотелю разрешил поцеловать руку. После этого они пятясь удалились, не переставая кланяться.

Метрдотель, отступая последним, поинтересовался, не надо ли его преосвященству ещё чего‑нибудь.

– Я хочу, чтобы меня больше не тревожили, – сказал Стив. – Мне надо помолиться.

– Поставлю у дверей боя, чтобы никого не пропускал к вашему преосвященству, – поклонился метрдотель.

– Полагаю, это не обязательно, – заметил Стив, – но, в общем, как хотите.

Через несколько минут, услышав шелест в коридоре, Стив заглянул в глазок выходной двери и убедился, что охрана, в лице здоровенного мулата в красной фирменной ливрее «Континенталя», у его дверей поставлена.

Теперь не хватало только главного действующего лица, ради которого происходил весь этот маскарад. Но мистер Феликс Крукс больше не давал о себе знать. Прошло около часа.

Стив решил позвонить ещё раз портье, как вдруг задребезжал один из телефонов в кабинете.

«Кардинал» сорвался со своего места и в три прыжка очутился у телефона.

– Хорхе де Эспиноза слушает.

– О, сеньор Эспиноза, рад бесконечно, что застал вас. Как вы устроились? Узнали, конечно? Это Феликс Крукс, с которым вы сегодня познакомились в аэропорту.

– Да, да, припоминаю, – медленно сказал Стив. – А‑а, сеньор Крукс, как же, как же! Я даже рассказал о нашей встрече брату.

– Значит, его преосвященство тоже здесь?

– Здесь. Кажется, он уже отдыхает. Завтра рано утром мы улетаем в Мериду.

– Ах, какая жалость, какая жалость… Дело в том, что завтра рано утром я… А я так мечтал быть представленным его преосвященству. Что же теперь делать, сеньор Хорхе?

– Представитесь в другой раз. Будете в Ватикане и представитесь… Вам ведь это не к спеху… Знаете что, спускайтесь лучше в ночной ресторан. Мы сейчас тоже идём туда с моим приятелем Стивом Роулингом. Он прилетел из Австралии, у него карманы набиты долларами. Не правда ли, Стив? Вот он подтверждает, сеньор Крукс. Повеселимся, как подобает уважающим себя джентльменам, до утра, а утром прямо по самолетам. Что вы на это, сеньор Крукс?

В трубке послышался тяжёлый вздох.

– Так идёте с нами?

– К сожалению, я не могу принять вашего любезного приглашения, сеньор Эспиноза, – снова вздохнула трубка.– Очень, очень жаль. А может быть, его преосвященство ещё не спит…
«Сейчас проснётся», – подумал Стив, насмешливо улыбаясь. Адвокат хорошо заглотил наживку. Теперь следовало подсечь… Стив сбросил со стола пепельницу, и она с грохотом покатилась по полу.

– О боже! – закричал в трубку Стив. – Что ты наделал? Брата разбудишь… Ну конечно, так и есть, вот и он сам. Тысяча извинений – Стив совершенно нечаянно… А, вы ещё не ложились… С кем я говорил? Это как раз тот самый сеньор, о котором я вам рассказывал… Извините ради бога, сеньор Крукс, одну минуту… Мы со Стивом тут зашумели и потревожили моего брата. Он зашёл к нам в комнату… Одну минуту…

Стив зажал ладонью микрофон, продолжая прислушиваться к тому, что кричал в трубку Крукс.

А Крукс кричал следующее:

– Сеньор Эспиноза, ах боже мой, сеньор Эспиноза, если его преосвященство ещё не спит, может быть, он смог бы принять меня на несколько минут? Это крайне важно для меня, крайне важно… Помогите мне, сеньор Эспиноза, я останусь вашим должником до конца дней.

«Интересно, – подумал Стив. – Это может оказаться ещё интереснее, чем я предполагал».

Он подождал немного, уже не слушая, что кричит в трубку Крукс, потом снял ладонь с микрофона и сказал:

– Тысяча извинений, сеньор, у нас маленькое происшествие. Я вас слушаю.

Крукс слово в слово повторил то, что Стив уже слышал.

– Право, не знаю, – как бы колеблясь, произнёс Стив. – Уже поздно, скоро одиннадцать. Брат, правда, ещё не ложился, но… Впрочем, если для вас это столь важно…

– Важно, чрезвычайно важно, дорогой сеньор Эспиноза, – горячо заверил Крукс.

– Ну хорошо, я попрошу его.

Стив положил трубку и, намеренно громко ступая, прошёл к двери. У двери он громко сказал:

– Слушай, Стив, ты спускайся в ресторан. Я приду следом, а может, захвачу с собой и этого американца, если брат откажется его сейчас принять. – Потом он хлопнул дверью, постоял немного, вернулся к телефону и взял трубку: – Вы слушаете, сеньор Крукс?

– Да‑да, конечно…

– Брат согласен уделить вам несколько минут, но спускайтесь тотчас же. Вы где живёте?

– Тремя этажами выше вас.

– Вот и превосходно, спускайтесь.

– Буду через две минуты.

– А после, сеньор Крукс, приходите к нам в ресторан.

– Благодарю, но не обещаю… Благодарю вас, сеньор Хорхе, – торопливо говорил Крукс, видимо спеша закончить разговор.

– Желаю вам полезной беседы с его преосвященством. Проходите прямо в гостиную. Брат будет ждать вас.

– Тысяча благодарностей, дорогой сеньор Эспиноза.

Послышался щелчок. Крукс повесил трубку.

Стив усмехнулся, поправил парик и прошёл в гостиную.

Как он и ожидал, через две минуты за дверью в коридоре послышались шум и возмущённый голос Крукса. Подождав немного, Стив подошёл к двери и распахнул её.

Феликс Крукс, взволнованный и раскрасневшийся, препирался с боем, который охранял вход в апартаменты Стива.

На шорох отворённой двери бой обернулся и, увидев «кардинала», склонился в почтительном поклоне.

– Что здесь происходит, друзья мои? – удивлённо осведомился «кардинал».

– Он, – чуть не плача начал Крукс, указывая на боя, – ради бога, простите меня, ваше преосвященство, что потревожил… Я тот самый Феликс Крукс… – И он торопливо вытащил из кармана уже знакомую Стиву визитную карточку с золотым обрезом.

– Ах вот что, – сказал по‑английски Стив, растягивая слова, как это часто делают иностранцы.Тогда проходите, пожалуйста. – А вы, молодой человек, – обратился он по‑испански к бою, – совсем не нужны здесь. Меня не надо охранять. Скажите тому, кто вас здесь поставил, что я отослал вас. Проходите же, сударь, – продолжал он, снова обращаясь к Круксу, застывшему без движения перед заветной дверью.

– Только после вас, ваше преосвященство, – прошептал Крукс, с трудом переводя дыхание.

«Кардинал» шевельнул бровью, но, как человек, всюду привыкший быть первым, прошёл вперёд, оставив входную дверь на попечении Крукса. От внимания «кардинала» не ускользнуло, что адвокат не только запер дверь на задвижку, но и наложил цепочку. Это насторожило Стива, и он невольно пожалел, что оставил пистолет вместе с пиджаком в кабинете.

Пригласив Крукса занять место в кресле у стола, «кардинал» сел напротив, захлопнул раскрытую Библию и кивком головы дал понять своему гостю, что готов выслушать его. Одновременно он нажал кнопку, включившую магнитофон под столом.

Совершенно неожиданно для Стива, толстяк‑адвокат всхлипнул. Пытаясь справиться с волнением, он вытащил из кармана пиджака батистовый носовой платок, громко высморкался и принялся вытирать платком глаза и потное лицо, бормоча:

– Простите меня, ради бога, простите, ваше преосвященство, это сейчас пройдёт, но я… вы поймёте, я в ужасном положении… Простите…

– Успокойтесь, – мягко сказал «кардинал», – вот выпейте воды, соберитесь с мыслями и… расскажите мне, что вас заставило… искать встречи со мной. – Он пододвинул гостю хрустальный бокал, до краёв наполненный водой и как бы невзначай взглянул на большие часы в углу гостиной.

– Сейчас, – пробормотал Крукс, взяв дрожащей рукой бокал. Он поднёс его к губам, и Стив услышал, как зубы толстяка застучали о край бокала. – Благодарю, – сказал он, сделав несколько глотков и осторожно ставя бокал на стол, – благодарю вас, ваше преосвященство.

«Кардинал» молчал. Выражения его глаз за тёмными очками Крукс, как ни старался, не мог разглядеть.

– Сегодня утром, когда я имел удовольствие познакомиться с достойным братом вашего преосвященства, – начал Крукс, – я мечтал лишь о минутной аудиенции, чтобы выразить вашему преосвященству своё глубочайшее уважение и смиренно просить о благословении.

Стив, не отрывая взгляда от взволнованного лица толстяка, мысленно усмехнулся.

– Я католик и глубоко верующий человек, – продолжал Крукс, – и в своей профессиональной деятельности я всегда старался быть честным. Это подтвердят все, кто знает меня. Но ныне веры и честности недостаточно, сэр… простите… ваше преосвященство. Я… я прошу вас отпустить мои грехи… Я догадываюсь, что они осудили меня, как и его , возможно… И если я должен умереть, я хотел бы предстать там, – Крукс поднял глаза к потолку, – очищенным от грехов, ваше преосвященство…

– Ничего не понимаю, сударь, – медленно сказал «кардинал». – Кто они ? Кто смеет ныне осудить человека, помимо Всевышнего и судьи, действующего по закону? Вы просите меня об отпущении грехов, но по канонам нашей церкви это происходит при таинстве исповеди, и вам проще было бы обратиться к вашему приходскому исповеднику, который вас знает.

– Я не мог бы сказать ему всего, ваше преосвященство. Вы, очевидно, не представляете, что такое наша современная американская церковь. Мой исповедник, о нет… И кроме того, я даже не уверен, дадут ли мне возможность возвратиться в Нью‑Йорк.Мой исповедник, о нет… И кроме того, я даже не уверен, дадут ли мне возможность возвратиться в Нью‑Йорк.
– Вы богохульствуете, сударь, – сурово сказал «кардинал». – В моем присутствии вы позволяете себе хулить церковь. Мне кажется, сударь…

– О, не гоните меня, ваше преосвященство, – вскричал Крукс, – не отталкивайте человека, который очутился на краю бездны. Ведь эта ночь может оказаться моей последней ночью.

– Ну что вы такое говорите, – с оттенком раздражения сказал «кардинал». – Мы с вами находимся в цивилизованной католической стране. Если вам угрожают, если вас кто‑то шантажирует, обратитесь в полицию.

– Ах, ваше преосвященство, полиция бессильна перед ними. Ну что может сделать, например, ваша итальянская полиция с вашей мафией?

– Вот вы о чём, – кивнул «кардинал». – Вы хотите сказать, что вас преследует ваша американская мафия?

– Те, кого я опасаюсь, – зашептал Крукс, тревожно оглядываясь, – похуже любой мафии. Но позвольте мне, ваше преосвященство, объяснить, в чём дело, и тогда вы, быть может, согласитесь снять тяжкое бремя с моей души.

– Хорошо, говорите.

– Я – глава адвокатской фирмы, очень солидной адвокатской фирмы, монсеньор. Одним из моих клиентов был человек, которого я давно знаю, с которым мы были почти друзьями. Могу добавить, что он разбогател на моих глазах, причём не всегда он… делал деньги в соответствии с правом. Ему везло, и он стал одним из богатейших людей мира. Впрочем, он никогда не афишировал своего богатства и своих возможностей. Он предпочитал оставаться в тени, хотя мог многое. Очень многое, монсеньор… После рождения сына он составил завещание, по которому сын являлся его единственным наследником. Я вёл многие его дела, и, естественно, завещание он доверил мне. Но около года назад он решил изменить завещание. Он вызвал меня в Сан‑Паулу, где тогда находился, и продиктовал новое завещание. Признаюсь, оно меня удивило, но… я был только его поверенным в делах. По новому завещанию сыну он почти ничего не оставлял, а все остальное… в общем, это уже неважно…

– Нет, сударь, говорите все до конца, если вы решили довериться мне и ждёте моей поддержки, – холодно сказал «кардинал», – Или вообще ничего не говорите.

– О монсеньор, – пробормотал адвокат, вытирая платком крупные капли пота, выступившие на лице, – о монсеньор, – повторил он шёпотом, – если бы вы только знали…

– Не бойтесь, здесь никого нет. Мой брат и его друг ушли ещё до вашего прихода.

– Он завещал все одному международному сообществу, которое… разрабатывает какое‑то новое оружие. Оно находится в ФРГ, называется ОТРАГ… В завещании был ряд ограничений, которые давали моему клиенту определённые гарантии, что его… не ликвидируют раньше времени, дабы воспользоваться его деньгами. Но это уже технические детали.

– Сын знал о том, что завещание изменено? – спросил «кардинал».

– Нет… По‑видимому, нет, – поправился адвокат. – Дело в том, что он поручил мне известить об этом сына после того, как вернусь в Нью‑Йорк и уничтожу первое завещание.

– Значит, оно не было уничтожено, когда он подписывал второе?

– Нет… Я не привёз его в Сан‑Паулу. Я не знал, зачем он меня вызывает. Но я обещал ему уничтожить первое завещание тотчас же, как возвращусь в Нью‑Йорк.

Адвокат умолк и тяжело вздохнул.

– Вы, конечно, выполнили своё обещание, сударь?

– В том‑то и дело, что нет, ваше преосвященство… Но без всякого злого умысла.Первое завещание уже потеряло юридическую силу… Я ждал, что его сын появится у меня или подаст о себе весть. Время от времени я… снабжал его деньгами, с согласия отца, конечно. Но в этот последний год он не появлялся, а я… все откладывал… Само по себе уничтожение первого завещания – акт пустяковый… Даже трудно объяснить, зачем я продолжал хранить его. Может, главная причина – в моем отношении к мальчику… Я хорошо знал его и… решение старика считал очередным жестоким чудачеством и несправедливостью… Они ведь не ладили. Сын пошёл не в отца… Ну, а старик не мог примириться с этим.
На днях он позвонил мне снова. Его первым вопросом было, уничтожил ли я то, первое завещание. Я сказал, что уничтожил. Я солгал ему, но… Я мог исправить ложь тотчас же, как закончится телефонный разговор. Его дальнейшие слова удивили меня. Он сказал: «Поклянись, Феликс, что ты действительно уничтожил первое завещание». Что было делать? Я сказал: «Клянусь». Если бы я только мог предполагать… После этого он велел мне уничтожить и второе завещание, сейчас же, до окончания нашего разговора. Я понял, что он очень возбуждён, и не стал возражать. Я открыл сейф – такие завещания хранятся в особом сейфе, рядом с моим кабинетом, – взломал печати, порвал завещание на мелкие клочки и сжёг его в специальной электрической печи, стоящей у меня в кабинете. И он снова велел мне поклясться, что я действительно сжёг второе завещание. Ему хорошо известно, что я честный человек и ревностный католик… Я поклялся и почувствовал по его тону, что ему сразу стало легче. Мы поговорили ещё немного, он даже шутил, а потом вдруг сказал мне, что хочет встретиться со мной, чтобы составить новое завещание. И предложил приехать в Акапулько. И вот я здесь, монсеньор, на мне тяжкий грех клятвопреступления и… самое ужасное, что они … вероятно, уже догадываются, что с завещанием дело обстоит не так, как им хотелось бы. Если я не ошибаюсь, я обречён – ничто не спасёт меня. Мне остаётся молить вас, ваше преосвященство, облегчить мои последние часы – снять с меня бремя тяжкого греха.

– Сударь, – сказал «кардинал», наклонив голову и испытующе глядя на Крукса поверх тёмных очков, – не проще ли вам признаться во всем вашему клиенту и, насколько я понял, другу, попросить у него прощения? Оно снимет с вас грех клятвопреступления.

– Увы, ваше преосвященство, – прошептал Крукс, низко опуская голову, – я лишён возможности последовать вашему доброму совету. Сегодня утром Цезарь погиб в авиакатастрофе.

– Цезарь? – поднял брови «кардинал».

– Его так звали, – тяжко вздохнул Крукс – Мы не виделись с ним больше после того телефонного разговора.

– Значит, этот достойный человек, уйдя из жизни, не оставил завещания?

– Осталось его первое завещание, – прошептал Крукс, не поднимая головы. – Я так и не уничтожил его.

В комнате воцарилась тишина. Стив пытался сообразить, что ему дают полученные сведения. Уточнять сейчас подробности было бы рискованно… Кое‑кто из журналистов пытался связывать африканские владения Фигуранкайна именно с ОТРАГом, но надёжных данных ни у кого не было. Слова Крукса кое‑что проясняли, но не до конца. Во всяком случае, нить снова ухвачена; она настолько осязаема, что может завести далеко. Неужели Старик сознательно дал ему эту возможность? Ведь если ОТРАГ – это капиталы Фигуранкайна… Такое может стать сенсацией года. Вопрос в том – захотят ли рисковать владельцы газеты?

Феликс Крукс продолжал сидеть, низко опустив розовую лысую голову. Стиву стало почти жаль его… Правда, грозящую опасность адвокат, конечно, преувеличивает.
Стиву стало почти жаль его… Правда, грозящую опасность адвокат, конечно, преувеличивает. Сейчас ему едва ли что‑либо угрожает, но после того, как будет открыто единственное сохранившееся завещание Фигуранкайна… «Ну, до тех пор он опомнится и найдёт средства обезопасить себя», – решил Стив. Надо было кончать затянувшийся разговор, и «кардинал» сказал:
– Мне искренне жаль вас, сударь. По собственной неосторожности вы попали в трудное и двусмысленное положение, Я не думаю, чтобы кто‑нибудь мог быть опасным для вас сейчас, тем более тут, в Мексике. Надеюсь, всё, что я сейчас услышал, это правда…

– Чистая правда, ваше преосвященство, чистейшая, как вода в этом графине.

– Хорошо. Я принимаю вашу исповедь и готов отпустить вам грехи, но… наложу на вас… наказание. Вы переведёте, скажем, двадцать тысяч долларов в фонд помощи бедным детям Латинской Америки. Вас не обеднит такая сумма?

– Нет, конечно. Я сейчас же подпишу чек.

– Нет. Вы переведёте деньги непосредственно благотворительному обществу сразу, как возвратитесь в Нью‑Йорк. Адрес вам известен?

– Разумеется.

– Значит, сразу по прибытии. Не забудьте!

– Ваше преосвященство, клянусь вам…

– Не надо… А теперь властью, дарованной мне церковью, снимаю с вас грех лживой клятвы и отпускаю прочие менее серьёзные прегрешения. Идите с миром, и да хранит вас Бог.

Адвокат склонился в низком поклоне. Стив коснулся ладонью его мокрой от пота лысины и потом протянул ему руку, которую адвокат осторожно поцеловал.

Затем «кардинал» проводил гостя до дверей своих апартаментов и, когда тот выходил, убедился, что в коридоре никого не было.

Возвратившись в гостиную, Стив прежде всего выключил магнитофон под столом и вынул кассету. Подбросив её на ладони, Стив невольно подумал, что её цена намного превышает сумму, которую Крукс переведёт бедным детям Латинской Америки. Не снимая облачения, Стив прошёл в кабинет и присел к письменному столу. Теперь оставалось «вылепить» из тех сведений, которыми он уже располагал, несколько сенсационных «конфеток» для читателей «Калифорния таймс», передать их по ночному телетайпу из пресс‑центра Акапулько Старику в Лос‑Анджелес и позвонить Мэй.

Позвонить Мэй Стив всё‑таки не успел. Когда около трех часов ночи он возвратился из пресс‑центра в «Континенталь», в холле отеля он неожиданно столкнулся с Феликсом Круксом. Адвокат, видимо, собрался уезжать. Он был в плаще, с жёлтым кожаным портфелем в руках, за ним следовал бой с чемоданом и сумкой.

Увидев Стива, адвокат обрадовался:

– Сеньор Эспиноза, какая удача! Мне пришлось ускорить отъезд, но я не решился тревожить вас ночью…

– А я уже не лягу сегодня, – объявил Стив, пошатнувшись, и ухватился за руку адвоката, который поспешил его поддержать. – Мы с приятелем были в одном месте… Ну, знаете, скажу я вам, такие женщины – увидеть и умереть. Да… – Стив захохотал. – Приятеля пришлось оставить там, а я вот вернулся… А то брат будет сердиться. Он у меня строгий, сеньор Крукс, да… Вы много потеряли, что отказались пойти с нами…

– Дорогой сеньор Эспиноза, – перебил Крукс со страдальческим выражением лица, – я тороплюсь в аэропорт, самолет через час с небольшим. Я бесконечно благодарен вам, я теперь ваш должник, и когда будете в Нью‑Йорке…

– Значит, надо выпить на дорогу! – закричал Стив. – Я не отпущу вас так. Хочу выпить за ваше здоровье, сеньор Крукс.

И Стив подхватил адвоката под руку и, пошатываясь, потащил к бару.

– Ну хорошо, – вздохнул Крукс, когда Стив усадил его на круглый табурет у блистающей никелем мраморной стойки.– Ну хорошо, – вздохнул Крукс, когда Стив усадил его на круглый табурет у блистающей никелем мраморной стойки. – Только плачу я.

– Пожалуйста, – великодушно согласился Стив и добавил: – Для меня двойную кровавую б‑б…

– «Беатриче»? – подсказал бармен.

– Вот именно… С икрой и лимоном,

– И немного коньяка, – добавил Крукс, неодобрительно поглядывая на Стива.

Они выпили, и Стив с аппетитом закусил ярко‑красную жидкость чёрной икрой и кусочком лимона.

– Ну, мне пора, – решительно заявил Крукс, расплачиваясь.

– Знаете что, дорогой сеньор Крукс, – воскликнул Стив, ударив себя по голове. – Я поеду с вами. Позвольте мне проводить вас до самолёта.

– Стоит ли? – нерешительно возразил Крукс. – Что скажет его преосвященство? Ведь вы тогда явитесь в «Континен‑таль» к рассвету.

– Вот и прекрасно. Я разбужу его, и мы опять поедем в аэропорт. Наш самолёт в восемь утра.

– Ну хорошо, – согласился Крукс. – Вы очень любезны, сеньор Эспиноза, и мне, конечно, будет приятно совершить эту ночную поездку в вашем обществе.

«Ещё бы, – подумал Стив, – по крайней мере, не будешь так трусить».

Они сели рядом в комфортабельную машину, и мгновение спустя навстречу им стремительно замелькали пустые улицы, скверы и бульвары спящего Акапулько, а затем крутые виражи горной дороги.

Стив откинулся на сиденье и, прикрыв глаза, внимательно наблюдал за соседом. Адвокат беспокойно крутился на своём месте, пугливо вглядывался в темноту. Когда миновали высокий каменный крест на скале над городом, словно парящий во тьме в ореоле подсветки, Крукс торопливо перекрестился.

Голова Стива мотнулась и упёрлась в плечо Крукса. Адвокат отодвинулся. Стив приоткрыл глаза и выпрямился на сиденье.

– Ну и мрак, – пробормотал он, зевая, – И надо было вам ехать в такую пору, сеньор Крукс. Разве не могли подождать до утра?

– Пришлось ускорить вылет, – тихо ответил Крукс. – Позвонили из Мехико. Ночью привезут останки жертв авиакатастрофы. Я должен опознать одного человека. Это необходимо сделать срочно.

– Разве была катастрофа?

– Вчера… В ней погиб… мой друг.

– Это ужасно. Примите моё искреннее соболезнование, сеньор Крукс. И много людей погибло?

– Человек тридцать.

– Ого… Значит, вам предстоит узнать среди тридцати изуродованных трупов тело вашего друга?

– По‑видимому, – сказал Крукс, и лицо его страдальчески скривилось.

– У вашего друга, конечно, остались родственники. – Наверное, и они прибудут?

– Не знаю… У него есть сын, но…

– Они не ладили, да?

Крукс долго молчал. Потом пробормотал чуть слышно:

– Они никогда не жили вместе. Понятия не имею, где сейчас может находиться Цезарь. Он не оставался подолгу на одном месте. Около года назад жил на Цейлоне, потом в Маниле… Он увлёкся буддизмом…

– Его звали Цезарем? – уточнил Стив.

– Кого? – встрепенулся Крукс, словно пробуждаясь.

– Ну, сына, конечно.

– Ах сына… А откуда вам это известно?

– Вы сами только что сказали… И что он живёт в Маниле.

– Разве? Это бессонная ночь, сеньор. Вероятно, я задремал. Выбросьте все это из головы.

– Как вам будет угодно, – обиженно сказал Стив, отодвигаясь в угол кабины.
Некоторое время они ехали молча. Потом Крукс тяжело вздохнул. Стив счёл это добрым знаком и снова стал клониться в сторону адвоката.

Когда Крукс его легонько отодвинул, Стив встрепенулся, открыл глаза и попросил разрешения закурить.

– Пожалуйста, – сказал Крукс, указывая на пепельницу. Стив закурил сигарету, затянулся несколько раз и, наклонившись к самому уху адвоката, сказал:

– Такова жизнь, сеньор. Никто не знает своего часа… Он был богатым человеком?

– Кто? – вздрогнув, спросил Крукс.

– Ваш друг.

– Да…

– Теперь все достанется сыну?

– Не знаю… Быть может…

– Везёт же людям, – заметил Стив, зевая. Крукс бросил на него быстрый взгляд, но не ответил и только отодвинулся немного.

– А как звали вашего друга? – продолжал Стив, сделав вид, что не замечает неудовольствия адвоката.

– Его звали… – медленно начал Крукс. – Его звали… Ну, вот мы и приехали, – вдруг оживился он, когда машина резко повернув, вырвалась из тёмной аллеи на ярко освещённую площадь перед приземистым зданием аэропорта. – Благодарю вас, сеньор Эспиноза, что взяли на себя труд проводить меня в столь неудобное время. Нет‑нет… Не трудитесь выходить. Мой самолёт через несколько минут. Я прямо пройду на посадку. А он, – Крукс указал на шофёра, – сейчас отвезёт вас обратно в «Континенталь». Я скажу ему… Прощайте, сеньор Эспиноза. Рад был познакомиться с вами.

Адвокат торопливо выбрался из машины и, сопровождаемый мрачным темнолицым шофёром, исчез за стеклянной дверью аэровокзала.

«Чем‑то я насторожил его, – обеспокоенно подумал Стив. – Не нужно было столько вопросов. В этой игре нельзя ошибаться. Теперь придётся рисковать… Другого выхода у меня сейчас нет. Но если этот его шофёр с кулаками боксёра тяжеловеса и мордой бывалого каторжника благополучно доставит меня в „Континенталь“, мои опасения преждевременны».

Стив переложил пистолет из кобуры на левом боку в правый карман пиджака. Засунув руки в карманы, он устроился поудобнее на широком сиденье и сделал вид, что дремлет. Через сорок минут молчаливый шофёр Крукса без всяких приключений доставил его в «Континенталь».

Очутившись в своих апартаментах, Стив облегчённо вздохнул. Пока его авантюра развивалась успешно. Он бросил взгляд на часы. Пять утра. Значит, в Лос‑Анджелесе четыре. Звонить сейчас Мэй было бы жестоко. Стив быстро разделся, нырнул в постель и через мгновение спал крепким сном.

Проснувшись около полудня, Стив прежде всего позвонил и попросил принести завтрак и утренние газеты. За кофе он быстро проглядел заголовки. Подробности трагедии в Далласе отодвинули на дальний план все прочие новости. О катастрофе самолёта под Мехико сообщалось очень скупо. Имя Фигуранкайна было упомянуто лишь в одной заметке со ссылкой на «Калифорния таймс». О том, что самолёт принадлежал Цезарю Фигуранкайну, ни одна из мексиканских газет вообще не упоминала.

«Старик будет доволен, – подумал Стив, откладывая газеты. – А завтра они тут перепечатают мои подробные репортажи из „Калифорния таймс“».

Теперь надо было побыстрее связаться со Стариком, выложить ему ещё пару «конфеток» и известить о своих намерениях. А заодно отправить ненужное больше кардинальское облачение Бену. В отеле за Стивом уже могло быть установлено наблюдение; не исключено, что в его отсутствие кто‑нибудь заглянет в чемодан. В этом случае кардинальская мантия могла сослужить дурную службу. Стив быстро сложил все предметы своего кардинальского облачения, завернул их в чёрную сутану, которая так и не понадобилась, вложил свёрток в пластикатовый пакет и запихнул пакет в репортёрскую сумку.
В белом костюме и в белых туфлях, с сумкой через плечо, он спустился в холл «Континенталя» и вышел на набережную. Солнце пряталось за облаками, но неподвижный воздух был горяч и влажен. Рубашка на спине сразу взмокла от пота. Отойдя от «Континенталя» на несколько кварталов, Стив свернул с набережной в город, на маленькой площади с треугольным сквером взял первое попавшееся на глаза такси и приказал везти себя наверх, в район, который назывался Виста Алегре.
Это была восточная окраина Акапулько, населённая главным образом служащими, которые работали в шикарных отелях, расположенных у океана.

Заметив по пути небольшое почтовое отделение, Стив велел остановиться, расплатился и отпустил водителя, явно разочарованного, что рейс оказался коротким. Когда такси уехало, Стив зашёл на почту и попросил девушку, которая скучала за стеклянной перегородкой, принять посылку в Лос‑Анджелес. Не говоря ни слова, девушка запаковала вручённый ей Стивом пластикатовый пакет, Стив вписал в формуляр адрес Бена, девушка – вес и цену пересылки, и через несколько минут Стив уже шагал по крутой улице вниз к морю, помахивая опустевшей сумкой.

На приморском бульваре он отыскал междугородный телефон‑автомат, зашёл в стеклянную будочку, набрал код Лос‑Анджелеса и номер телефона Старика и стал ждать. В будке было ужасно душно – Стив распахнул настежь дверь, чтобы хоть немного освежиться. Довольно долго его не соединяли, но наконец в трубке щёлкнуло и послышался знакомый голос мисс Перш. По быстроте, с какой мисс Перш связала его с Главным, Стив понял, насколько выросли за последние сутки его акции.

– Привет, Стив, – захрипела трубка. – Есть что‑нибудь новое?

– Да. Мне надо лететь в Юго‑Восточную Азию. Немедленно.

– Ты… не ошибаешься?

– Нет. Но, вероятно, на этом дело не кончится.

В трубке послышался кашель.

– А что ещё нового?

– Утром некий Феликс Крукс – нью‑йоркский адвокат должен был опознать в Мехико останки нашего друга.

– Ну и как?

– Сообщите, что опознал с большим трудом.

– Гм… Гм… Но точно ты не знаешь?

– Не знаю… Крукс вылетел отсюда в Мехико минувшей ночью. Я провожал его до аэропорта.

– Надеюсь, не как…

– Конечно… Как свой дядя.

– Ладно. А что пишут мексиканские газеты?

– Ничего нового. Есть ссылки на нас.

– Превосходно, Что ещё?

– Подбросьте читателям намёк, что последнее время дела нашего друга шли не очень важно, что он несколько раз менял завещание, что одному из вероятных наследников грозит опасность не дожить до получения наследства. Вы меня поняли, шеф?

– Понял… Но этот фарш надо подавать аккуратно, сынок.

– Разумеется. Самое лучшее, если котлету сделаете вы сами, шеф.

– Гм… Думаешь, у меня только это сейчас в голове?

– Думаю, что да… Остальное – мелочь по сравнению с тем, что ещё можно раскопать. И последнее, шеф: имеет смысл намекнуть нашим читателям, что два вчерашних события могут быть связаны. Вы меня поняли?

На этот раз трубка замолчала надолго. Не слышно было даже кашля. Стив терпеливо ждал.

– Ну, ты вот что, – послышалось наконец в трубке, – ты давай, лети с богом, куда задумал. Деньги нужны?

– Конечно.

– Куда перевести?

– В Манилу. Я там буду завтра.

– Ладно. Звони мне в любое время.

– О’кей.

Стив вышел из телефонной будки. Поблизости никого не было видно. Зеленоватые волны чуть плескали в каменные плиты низкой набережной. Яхты с разноцветными парусами лениво разрезали фиолетово‑бирюзовую гладь бухты.
Поблизости никого не было видно. Зеленоватые волны чуть плескали в каменные плиты низкой набережной. Яхты с разноцветными парусами лениво разрезали фиолетово‑бирюзовую гладь бухты. Подошла старая индианка. За её подол держалась маленькая, оборванная, черноволосая девочка с голубыми глазами. Старуха протянула руку, прося милостыню. Стив дал ей пятидолларовую бумажку. Старуха схватила деньги, поднесла к глазам, со страхом взглянув на Стива, очевидно не веря, что это ей.
– Бери, бери, – сказал Стив по‑испански. – Купишь ей платье. – Он указал на девочку.

Малышка спряталась за подол старухи Выглянув из‑за своего укрытия, она пролепетала что‑то и улыбнулась Стиву.

– Что ты сказала? – спросил он, наклоняясь. Девочка снова спряталась.

– Она благодарит сеньора, – прохрипела старуха. – Мы с ней вдвоём остались. Её родные умерли от эпидемии. Все в наших деревнях умерли…

– А когда случилась эпидемия?

– Летом, сеньор.

– Вы оттуда, с гор? – Стив указал на восток.

– Мы не здешние. Из Гватемалы.

– Что же вы думаете делать?

Старуха безучастно потрясла головой:

– Не знаю, сеньор. Никто не хочет брать меня на работу.

– Сколько тебе лет?

– Тридцать, сеньор. А ей четыре.

Стив стиснул зубы, озадаченно потёр лоб. Надо было что‑то предпринять… Но что? Времени у него почти не оставалось… Он сунул женщине ещё несколько зелёных бумажек. Она молча глядела на деньги непонимающим взглядом.

– Посиди тут в тени под этим деревом, – сказал Стив. – Купи что‑нибудь поесть ей и себе и подожди меня здесь. Я скоро вернусь…

Папа Джулиано дал ему телефон одного парня в Акапулько по имени Гаэтано. Кто‑то из их «семейки»… Во всяком случае, надо попробовать. Ну а если она сбежит, пока он будет звонить по телефону, значит, наврала… Тогда можно выбросить все это из головы.

Стив вернулся к телефонной будке, нашёл нужный номер. Принялся звонить. Телефон ответил сразу, но Гаэтано на месте не оказалось. Стив уже собрался повесить трубку, но тут его осенило, и он сослался на папу Джулиано. Это сработало как пароль. Немедленно отыскался Гаэтано, которому Стив объяснил, в чём дело. Гаэтано, не раздумывая долго, согласился тотчас приехать и забрать женщину с девочкой.

– Дело для неё найдётся, – заверил он Стива.

Стив объяснил, где его искать, и вернулся на набережную. Женщину он нашёл на том самом месте, где оставил её. Девочка спала у неё на коленях. Видимо, женщина так никуда и не уходила. Деньги, которые дал ей Стив, она продолжала держать в руке.

– Ну что же ты, – сказал Стив, – так ничего и не купила ей?

Женщина молча протянула ему деньги. Он отрицательно покачал головой:

– Нет‑нет. Это тебе и ей.

Она тяжело вздохнула и отвела глаза. Осторожно отогнала муху от лица спящей девочки.

– Кто она тебе? – спросил Стив.

– Никто. Она из другой деревни… Мои умерли…

– Ты куришь?

– Нет, сеньор.

Стив присел на чугунную тумбу, к которой крепили яхты. Закурил.

– Как же вы добрались сюда?

– Пешком через горы, сеньор…

Невдалеке на бульваре остановился потёртый старенький «виллис». Из него выпрыгнул худой рыжий парень в чёрных бархатных штанах с серебряной бахромой и полосатой матросской рубахе. Оглядевшись, он направился прямо к Стиву.

– Гаэтано, – коротко представился он и протянул Стиву крепкую жилистую руку.

– Стив Роулинг.

– Рад познакомиться.Друзья папы Джулиано – наши друзья.
– А это они, – Стив указал на женщину с девочкой. – Ты ведь хочешь работать, не так ли? – обратился он к женщине.

– Да, сеньор, – ответила она чуть слышно.

– Поезжай с ним Будет работа… Все будет хорошо.

– Спасибо… Да хранят вас боги, сеньор.

Женщина встала и со спящей девочкой на руках направилась к машине.

– Как тебя зовут? – крикнул ей вслед Стив.

Она обернулась:

– Мариана… А её – Мариэля.

– Спасибо, Гаэтано, – сказал Стив. – Вы сильно выручили меня. Не обижайте девочку.

Парень тряхнул рыжей головой:

– Зачем обижать? Мы бедных людей не обижаем. Где вы нашли их?

– Здесь, на набережной.

– А‑а, – протянул он. – Ну понятно… Чао, сеньор! Если что понадобится, звоните…

Он помог женщине залезть в машину, сел сам, дверца захлопнулась, и через мгновение «виллис» исчез за стеной цветущих олеандров.

Стив окинул взглядом искрящуюся солнечными бликами бухту с косыми парусами яхт, ряды небоскрёбов на противоположном берегу, разноцветные киоски, выстроившиеся вдоль бульвара и набитые всякой всячиной, и, повернувшись на каблуках, зашагал к «Континенталю». По дороге его внимание несколько раз привлекли оборванные дети, тянувшие к нему худые грязные ладони. Стив раздал им всю мелочь, которую нашёл в карманах.

Когда он подходил к отелю, он уже не сомневался, что совершил вчера вечером грубую ошибку: следовало наказать Феликса Крукса не двадцатью, а по меньшей мере двумястами тысячами долларов в пользу бездомных детей Латинской Америки.

У подъезда «Континенталя», перед центральным входом, Стив увидел знакомую машину – тот самый шикарный лимузин, на котором минувшей ночью провожал Феликса Крукса в аэропорт Акапулько. Не означало ли это, что адвокат возвратился из Мехико? Встреча с Круксом сейчас не устраивала Стива. Однако миновать «Континенталь» было невозможно.

Стив шагнул в кондиционированный сумрак холла. Просторное помещение на этот раз было почти пусто. Возле стойки высокий худощавый старик в строгом чёрном костюме разговаривал с портье, а у лифтов, видимо, поджидая кого‑то, стоял вчерашний шофёр с лицом бывалого каторжника. Без сомнения, он узнал Стива, но не подал вида.

Стив направился к стойке. Старик в чёрном окинул его равнодушным взглядом и, отвернувшись, приказал шофёру:

– Поезжайте наверх, Полшер. Возьмите мой чемодан. Мы сейчас выезжаем.

Шофёр исчез в лифте.

– Куда прикажете переслать счёт, сеньор Пэнки? – спросил портье.

– Все оплатит мистер Крукс, когда вернётся, – ворчливо ответил старик. – Номер остаётся за ним. Разве он не предупредил?

– Мне неизвестно об этом, сеньор.

– Он должен вернуться сегодня вечером или завтра.

– Хорошо, сеньор.

– А это вам, возьмите, – старик протянул портье зелёную купюру.

– Покорно благодарю, сеньор.

Старик отошёл от стойки.

Стив взял у портье расписание тихоокеанских авиарейсов, пробежал его глазами и попросил заказать билет на вечерний рейс в Манилу.

– Сеньор уже покидает нас? – удивился портье.

– Срочные дела…

– Просим не забывать нас в следующий приезд.

При входе в лифт Стив снова столкнулся с водителем лимузина. Тот вышел из лифта навстречу Стиву с небольшим чемоданом в руке. Приглядевшись, Стив понял, почему красно‑коричневое лицо этого человека производило отталкивающее впечатление. Щеки, лоб и подбородок покрывали рубцы и шрамы; один из шрамов, самый отчётливый, начинался на правой щеке, пересекал наискось нос и кончался на виске под левой бровью.Щеки, лоб и подбородок покрывали рубцы и шрамы; один из шрамов, самый отчётливый, начинался на правой щеке, пересекал наискось нос и кончался на виске под левой бровью. Стиву показалось, что по лицу шофёра скользнула усмешка.
«Пэнки… Пэнки… – думал Стив, поднимаясь в лифте. – Интересно, что у него общего с Круксом? Тоже кто‑то из людей Фигуранкайна?.. Жаль, что болтун адвокат не упомянул вчера о нем…» Однако времени на выяснение у неё не оставалось. Надо было спешить. Иначе он может опоздать, и тогда вся авантюра, начавшаяся так успешно, сгорала на корню. В лучшем случае это означало бы, что все надо начинать скачала. В худшем же… Но о втором варианте Стив предпочитал сейчас не думать.

Поиск в Маниле оказался безуспешным… Несколько лет назад Стиву довелось провести в филиппинской столице почти год в качестве корреспондента «Калифорния таймс». От того времени у него остались знакомые и среди манильских бизнесменов, и в китайских кварталах, населённых мелкими лавочниками, рыбаками, контрабандистами и прочим сбродом. Однако о Фигуранкайне‑младшем никто из знакомых Стива не слышал. А сеньор Сутрос – хозяин отеля в портовой части города, в котором Стив жил некоторое время в прошлый приезд и остановился сейчас, – высказал предположение, что если молодой Фигуранкайн и был в Маниле, то очень непродолжительное время.

– Богатый американец с такой фамилией не остался бы незамеченным, – с улыбкой говорил маленький толстяк сеньор Сутрос, хитро щуря тёмные глазки. – Кто‑нибудь обязательно помнил бы его, если бы он прожил тут длительное время.

– Не знаю, насколько он богат… – задумчиво заметил Стив.

– О, сеньор Роулинг, – всплеснул пухлыми ручками Сутрос, – американцы, которые приезжают к нам в Манилу, или богачи, или военные.

– Я, например, ни то, ни другое.

– Вы – кое‑что иное, сеньор Роулинг: вы – исключение, если угодно. Вы – журналист, человек особых интересов. Многие здесь считают вас своим другом, потому что вы никогда не писали плохо ни о нашей стране, ни о наших людях. Вы всегда говорили правильные слова и писали то, что говорили… И если кто‑нибудь, даже и через двадцать лет, приедет в Манилу и станет расспрашивать о вас, многие скажут, что знали вас, расскажут, что вы делали, какой вы человек… А ведь тот, кого вы разыскиваете, жил тут менее года назад… Можно, конечно, навести справки в вашем посольстве…

– Едва ли он зарегистрировал своё пребывание здесь, – возразил Стив, – но, в конце концов, попробовать можно. Вы не могли бы оказать мне и эту услугу?

– А вы сами? – хитро прищурился сеньор Сутрос.

– Лучше сделать это неофициально. Мне не хотелось бы привлекать внимание наших чиновников к тому обстоятельству, что я разыскиваю Фигуранкайна‑младшего. В посольстве меня многие знают как журналиста. А вы могли бы, например, сказать, что он жил у вас и не оплатил какой‑нибудь счёт.

– Уж вы не учите меня, сеньор Роулинг, – замахал руками маленький толстяк. – Найду, что сказать. Буэно… Узнаю, раз это важно для вас… А тот сеньор, которого вы разыскиваете, – добавил он, испытующе поглядывая на Стива, – не родственник ли он банкира Фигуранкайна?

– Значит, фамилия вам всё‑таки знакома, сеньор Сутрос? – усмехнулся Стив.

– Ну, эта фамилия достаточно известна в деловых кругах, сеньор, – очень серьёзно ответил толстяк.

– А с ним самим вам не приходилось встречаться?

– Ну что вы! Я слишком маленький человек… Кроме того, я слышал, что этот господин избегает людей, даже своих родственников.
Видеться с ним имеют возможность очень немногие.
– Имели возможность…

– Что вы говорите!.. Значит, он?..

– Да… Несколько дней назад.

– В Маниле ещё ничего не известно. Это очень важная новость, сеньор Роулинг, очень. Не скрою, вы оказываете мне большую услугу, сообщая об этом. Очень большую. Мне и кое‑кому ещё… Простите меня, я вынужден расстаться с вами. Вечером я извещу, что удалось выяснить в посольстве.

– Я ещё не ответил на ваш вопрос, сеньор Сутрос, – сказал Стив. – Человек, которого я разыскиваю, – родной сын покойного банкира Цезаря Фигуранкайна. Может быть, даже единственный сын. Судя по всему, ему угрожает серьёзная опасность. Поэтому я хотел бы разыскать его.

– Хорошо, что вы мне это сказали, – кивнул толстяк. – Я… Словом, сделаю всё, что в моих силах, сеньор Роулинг.

Как и предполагал Стив, вечером Сутрос не смог сообщить ничего нового. Фигуранкайн‑младший, если даже он и появлялся в Маниле, в посольство США не заходил.

– И знаете, сеньор Роулинг, – взволнованно говорил маленький толстяк, наклоняясь к самому уху Стива и испытующе поглядывая на него исподлобья круглыми тёмными глазками, – у меня создалось впечатление, что в посольстве ничего не известно о кончине Фигуранкайна‑старшего, хотя в деловом мире это была бы новость номер один… Надёжны ли ваши сведения?

– Абсолютно, – кивнул Стив.

Они сидели, поджав под себя ноги, на циновках, которыми был устлан пол в небольшом, по‑японски устроенном кабинете в нижнем ресторане отеля Сутроса, куда толстяк хозяин пригласил Стива. Кабинет этот, как было известно Стиву, предназначался для встреч особенно важных и почётных гостей.

– У меня там работает родственница, – объяснил Сутрос – Она… в близких отношениях с одним из секретарей посольства и, естественно, в курсе дел… Американцы даже между собой не упоминали о смерти Фигуранкайна. По сведениям работников посольства, он сейчас должен находиться в Мексике.

– Вполне вероятно, что он ещё там, – сказал Стив, раскуривая сигару, – но… в морге. Он погиб при авиационной катастрофе.

– Когда это случилось?

– В тот же день, когда был убит президент Кеннеди.

– Ого! – воскликнул Сутрос.

– Мои сведения абсолютно наделены, – повторил Стив. – И, если вы связываете с кончиной Фигуранкайна какие‑либо Деловые… интересы, вы можете действовать совершенно спокойно.

– Я уже начал было, – кивнул Сутрос, – но после разговора с родственницей, признаюсь, испугался.

– А вы не бойтесь.

– Если все обстоит так, как… мы с вами считаем, сеньор Роулинг, вы… дали мне возможность заработать довольно крупную сумму.

– Что ж, я рад, – сказал Стив, затягиваясь и выпуская клубы ароматного дыма.

– Разумеется, я в долгу не останусь, – поклонился Сутрос.

– Мне важно разыскать Фигуранкайна‑младшего как можно скорее, – объявил Стив, подчеркнув слово «скорее», – Иначе будет поздно.

– Я предпринял ещё кое‑какие шаги, – начал Сутрос, наполняя маленькие серебряные стаканчики подогретой рисовой водкой, – но потребуется время. Придётся чуть‑чуть подождать. За успех ваших дел, сеньор Роулинг!

– И ваших, сеньор Сутрос! Однако долго ждать я не могу, – предупредил Стив, закусывая водку икрой морского ежа.

– Подождём пока до завтра, – улыбнулся толстяк хозяин и подал знак нести горячие блюда.
Стив знал, что правила этикета в странах Юго‑Восточной Азии не позволяют вести деловые разговоры во время еды. Поэтому он занялся смакованием изысканных экзотических блюд. Их местные названия сами по себе ничего Стиву не говорили, и Сутрос время от времени пояснял:

– Это из плавников акулы. – Речь шла о супе. – Это печень морской черепахи… Трепанги в винном соусе… А это, сеньор Роулинг, это – деликатес особый, – толстяк даже причмокнул от удовольствия, – филе молодого удава, откормленного кроликами…

Только за десертом Стив счёл возможным снова направить разговор по интересующему его руслу.

– А что, собственно, вам известно о Фигуранкайне‑старшем? – спросил он у Сутроса, когда они вновь остались вдвоём.

– Как о бизнесмене или… как о человеке?

– Ну, допустим, и то, и другое. Маленький толстяк надолго задумался.

– Я буду с вами откровенным, – начал он наконец, разрезая на дольки ломтик ананаса. – И хотя о покойниках не принято говорить плохо, скажу, что мне известно. Он был человеком необыкновенно удачливым, обладал железной хваткой и ничем не брезговал… Здесь, на Филиппинах, ему принадлежат большие каучуковые плантации, плантации сахарного тростника, ананасов, несколько рудников… Знаю, что на Яве у него есть чайные плантации и огромный современный отель в Джакарте. Конечно, с казино и всем остальным. Но ему этого было мало. Его люди, с его ведома, разумеется, в массовых количествах скупали тут наркотики, в Индонезии – тоже наркотики и произведения древнего искусства, занимались вербовкой красивых молодых девушек. Это было большим бизнесом. Он снабжал живым товаром не только свои собственные дома развлечений, разбросанные по всему свету, но и иные подобные заведения. Мне известно, что его агенты не один раз попадались тут с поличным, но всегда кто‑то помогал им выйти сухими из воды. Думаю, у его людей есть связи даже со здешними пиратами… Вам, конечно, хорошо известно, что в последние годы морские пираты стали истинным бичом в наших водах. От них почти в равной степени страдаем и мы, и японцы, и европейские суда, и даже американцы. А вот суда Фигуранкайна пираты не трогают… Здесь, на Востоке, плавает немало его судов – и грузовых, и товаро‑пассажирских, даже танкеры… А ведь это только часть его морского флота. И все то, чем он тут владеет или к чему присосался, это, конечно, лишь небольшая доля его «хозяйства». Сфера его влияния, по‑видимому, захватывает все континенты. Для него нет ничего невозможного…

– Не было ничего невозможного, – поправил Стив.

– Да, конечно, если… – Сутрос вздохнул. – Без него эта чудовищная пирамида, которую он строил всю жизнь, быстро развалится.

– Он же не один командовал, – возразил Стив, – были у него доверенные люди, какой‑то штаб, видимо, специалисты своего дела. Они продолжат – машина будет крутиться.

– Не знаю, не знаю, – покачал головой Сутрос. – На вершине такой огромной пирамиды людей, ценностей, предприятий всегда должен находиться очень сильный человек. Он это мог… Другого такого найти трудно.

– Наверное, он позаботился о преемнике?

– Не знаю, не знаю… Если судить по тому, что вы сейчас разыскиваете его сына и сын может не знать о его кончине, все обстоит иначе.

– У него могли быть другие близкие люди.

– Я слышал, что он был очень жестоким человеком. Твёрдым, жестоким, способным на все. Мне приходилось встречаться с некоторыми из его людей. Его боялись, но не любили, хотя он не скупился на плату, если был заинтересован в человеке. Но мне известно также, – Сутрос понизил голос, – как без следа исчезали те, кто хоть в малой степени не оправдал его доверия.

– Вы истинный клад, сеньор Сутрос, – заметил Стив. – Я даже не предполагал, что вам известно так много.

– Об этой фирме и её делах здесь известно многим… Только никто не стал бы вам рассказывать все это…

– Вероятно, и вы как‑то связаны с пирамидой, воздвигнутой Фигуранкайном? Впрочем, если мой вопрос покажется вам не очень тактичным, не отвечайте.

– Нет, почему же, – медленно сказал Сутрос, – вам могу ответить. Обстоятельства впутали меня в дела этой фирмы больше, чем мне хотелось бы… Но теперь, благодаря вам, сеньор Роулинг, я надеюсь выпутаться и, как уже имел удовольствие сообщить вам, смогу даже на этом заработать. Этот отель – не единственное, что принадлежит мне… Думаю, моему примеру последует и ещё кое‑кто. Но в таком деле всегда важно оказаться первым.

– Не означает ли это уже появление трещин на пирамиде Фигуранкайна? – поинтересовался Стив.

– Нет, конечно, – пренебрежительно махнул рукой Сутрос. – Мы здесь, в Юго‑Восточной Азии, слишком мелки. Знаете, как рыбки‑прилипалы у китовой акулы. Трещины – совсем другое…

Прошло несколько дней. Каждое утро Стив наведывался в кабинет хозяина отеля, расположенный в цокольном этаже здания. Сеньор Сутрос встречал его радушно, угощал крепким, необыкновенно ароматным кофе, говорил о погоде, о биржевых новостях, а в заключение, когда они оставались вдвоём, отрицательно качал головой и лаконично пояснял:

– Пока ничего… Надо ещё подождать…

В одну из таких встреч, уже прощаясь, Сутрос вдруг поинтересовался, владеет ли Стив приёмами каратэ.

– Немного, – ответил удивлённый Стив. – А что, может понадобиться?

– В вашем положении не исключено, – улыбнулся толстяк. – Впрочем, это больше будет зависеть от вас…

– Я давно перестал тренироваться регулярно, – пожал плечами Стив.

– И напрасно. Каратэ – эликсир здоровья.

– Проблема времени, сеньор Сутрос.

– Но сейчас время у вас есть. Могу порекомендовать неплохого тренера.

– Кто такой?

– Тео Ионг Хаук, сингапурец. Один из немногих, кто ещё владеет приёмами санчин‑до – древнекитайского воинского искусства. Когда‑то его создали и усовершенствовали буддийские монахи, добиваясь свержения власти маньчжуров. Потом оно стало своего рода школой самосовершенствования: человек с помощью этого искусства познает неведомые ему возможности своего организма, своих мышц, например, нервной системы.

– И что может ваш Тео?

– Многое, – усмехнулся Сутрос – Может, например, стоя на двух коробках яиц, разрубить ударом руки стебель сахарного тростника, подвешенный на двух бумажных полосках. Разумеется, и бумажные подвески, и яйца в коробках останутся в полной сохранности.

– Чудеса какие‑то.

– Только тренировка. Он говорит, что научился балансировать, стоя босыми ногами на яйцах, после года тренировок.

– К сожалению, не располагаю годом.

– Овладение многими приёмами санчин‑до требует меньшего времени.

– Сколько же он берет за сеанс?

– Мои друзья – друзья Тео, – расплылся в улыбке Сутрос. – С друзей он не требует ничего, кроме благодарности.

– И если мне предстоит пробыть тут ещё с неделю… – начал Стив.

– Смею смиренно просить вас воспользоваться уроками Тео, – докончил Сутрос.– Как разыскать его?

– Он разыщет вас сам сегодня после полудня.

– О’кей.

– Кстати, сеньор Роулинг, – сказал Сутрос, пожимая на прощание руку Стива, – у нас лишь сегодня утром стало официально известно о смерти Фигуранкайна‑старшего. Кое Для кого на Филиппинах последствия, вероятно, окажутся более серьёзными, чем я вначале предполагал.

– Но вы‑то успели принять необходимые меры?

Сутрос низко поклонился по‑японски:

– Только благодаря вам, дорогой сеньор Роулинг.

Тео Ионг Хаук действительно разыскал Стива в тот же день. После обеда Стив сидел в баре за рюмкой коньяка, когда к нему подошёл невысокий молодой китаец с очень правильными чертами смуглого удлинённого лица. Ни белый европейский костюм, ни хрупкая, совсем не спортивная, как показалось Стиву, фигура не выдавали в нём мага древнекитайского воинского искусства.

Они поговорили немного, и Тео тотчас же пригласил Стива на первую тренировку.

– Как, сразу после обеда? – изумился Стив.

– Это не помешает, – улыбнулся Тео, – но вам на некоторое время придётся воздержаться от девочек, сигар и вот от этого. – Он указал на рюмку с недопитым коньяком.

– О’кей, – согласился Стив, поднимаясь из‑за стола.

Пребывание в Маниле затягивалось, и теперь Стив немалую часть своего свободного времени посвящал искусству сан‑чин‑до. Тео оказался не только феноменальным мастером каратэ, но и великолепным инструктором, и хотя у Стива после первых тренировок болели все мускулы натруженного тела, он вскоре оценил, какой удивительный подарок преподнёс ему Сутрос.

Уроки проходили в небольшом спортивном зале, в цокольном этаже отеля, по соседству с открытым бассейном. После каждой тренировки Стив имел возможность «расслабиться» в тёплой морской воде, заполнявшей бассейн. Каждое занятие начинали с «повторения пройденного», потом Тео показывал новый приём, отрабатывали его по элементам и целиком, потом следовали упражнения для разных групп мышц, которые Тео называл гаммами, и в заключение – несколько минут боевых схваток. Эти минуты были самыми интересными и самыми трудными, потому что тут Тео демонстрировал все грани своего необыкновенного искусства и подчас не щадил Стива.

Одна из тренировок закончилась тем, что Стив потерял сознание. Удар Тео, который Стив не успел отразить, не показался ему слишком сильным, тем не менее, все вокруг стремительно закружилось и утонуло в красноватой мгле. Когда Стив пришёл в себя, оказалось, что он лежит на топчане в дальнем углу зала, а Тео деликатно массирует ему виски, шею и грудь.

– Тысячу раз прошу извинить меня, – сказал Тео, помогая Стиву подняться, – но вы допустили большую оплошность. Я предупреждал: эту часть шеи нельзя открывать. Удар может быть смертельным. Завтра мы пройдём это по элементам.

– Сколько лет вы занимаетесь этим, Тео? – спросил Стив, зажмуриваясь и тряся головой, чтобы избавиться от головокружения.

– Всю жизнь.

– А сколько вам лет?

– Ещё не очень много. Пятьдесят три.

– Сколько? – переспросил Стив, широко раскрывая глаза.

Тео повторил.

– Невероятно… Я не дал бы вам и половины.

– Это санчин‑до, – скромно ответил Тео. – Если будете регулярно тренироваться, до восьмидесяти лет останетесь таким, как сейчас, Стив.

– То есть законсервируюсь на тридцати трех? – уточнил Стив, снова зажмуриваясь, потому что зал вместе с Тео упорно не хотел приостановить вращение.

– Около тридцати, – кивнул Тео. – Но тренировки должны быть регулярными. – Но тренировки должны быть регулярными. Дважды в день. Утром и вечером.
– Сеньор Сутрос говорил мне, – сказал Стив, потирая шею, – что вы можете ребром ладони перерубить стебель сахарного тростника.

– Даже стебель зелёного бамбука.

– Какой толщины?

– Полтора–два дюйма.

– Невероятно…

– Хотите покажу?

– Хотел бы посмотреть.

Тео вышел и возвратился через несколько минут с двухметровым шестом зелёного бамбука, двумя стаканами и бутылкой кока‑колы.

– Достал только этот, – сказал он расстроенно, – толщина поменьше двух дюймов. Но мы изменим условия.

Он принёс с площадки бассейна два небольших столика, Установил их в метре один от другого, а на края столиков поставил стаканы. Затем он наполнил стаканы кока‑колой и протянул бамбук Стиву:

– Попробуйте сломать.

Стив попробовал, но шест только пружинил. Тео кивнул, осторожно положил шест на кромки стаканов, резко выдохнул воздух и с оглушительным криком разрубил бамбук ребром ладони на два равных куска. Стаканы даже не сдвинулись с места, и их содержимое не выплеснулось.

– Вот и все, – спокойно объявил Тео, протягивая один стакан Стиву, а другой поднося к губам.

– У меня даже головокружение прошло, – сказал Стив, залпом выпивая кока‑колу.

– А ещё было?

– До того момента, как вы разрубили бамбук.

– Пустяки… Стебель тонкий.

Они измерили его. Толщина оказалась три с половиной сантиметра.

Стив покачал головой.

– Вы тоже так сможете, – уверил Тео, – через некоторое время.

– Руку, наверно, тоже отрубите? – поинтересовался Стив.

– Нет. Но кость будет раздроблена.

– А зачем этот крик при нападении и ударе?

– Традиция, – пожал плечами Тео. – Суть – предупредить противника. В санчин‑до всё должно быть честно. При самообороне крик может испугать непосвящённых нападающих.

– А вам приходилось использовать приёмы санчин‑до всерьёз?

– Приходилось, – лаконично ответил Тео.

Стив посвятил Тео и санчин‑до небольшую корреспонденцию для «Калифорния таймс». Он сам передал её телетайпом из пресс‑центра Манилы, а на следующее утро получил телеграмму от Старика: «Жду дела тчк Экзотические байки больше не нужны тчк». И подпись.

Это было напоминание, которого Стив ждал. Прошло уже десять дней, как он последний раз разговаривал со Стариком по телефону из Акапулько. В «Калифорния таймс» ждали подтверждения версии о наследнике «империи» Фигуранкайнов. А след потерялся… Или тогда ночью по дороге в аэропорт Феликс Крукс разыграл его? Не похоже, но и не исключено… С какой целью он мог это сделать? Стив не сомневался, что Крукс действительно симпатизировал молодому Фигуранкайну. Скорее всего, он проговорился случайно, в полусне, следовательно, не мог солгать… Тогда он и сам пытается теперь разыскивать «наследника престола». Значит, его люди тоже должны рыскать где‑то в этих краях. Надо будет предупредить Сутроса.

Однако Сутрос опередил его… В тот же день он позвонил Стиву и пригласил на обед. Стив понял, что дела сдвинулось с мёртвой точки, и с трудом дождался назначенного часа.

Они обедали в верхнем ресторане на крыше отеля. Зал в эти часы был почти пуст, и официанты, заставив стол закусками и фарфоровыми мисками с электрическим подогревом, бесшумно удалились. Стараясь не выдать своего нетерпения, Стив глотал экзотические блюда, почти не ощущая их вкуса, и ждал, когда наконец Сутрос заговорит о деле.

А маленький толстяк непринуждённо болтал о разных пустяках, хвалил китайскую кухню, шутил, распространялся о планах перестройки отеля.
А маленький толстяк непринуждённо болтал о разных пустяках, хвалил китайскую кухню, шутил, распространялся о планах перестройки отеля.

Только за десертом он вдруг сразу стал серьёзным, замолчал ненадолго и потом, не глядя на Стива, тихо сказал:

– А ведь вашего подопечного и ещё кое‑кто разыскивает.

– Кто? – встрепенулся Стив.

– Пока точно не знаю. Мои люди зачеркнули одного. Он оказался контрабандистом с острова Себу.

– Зачеркнули? – переспросил Стив.

– Так получилось, – развёл руками Сутрос – Вы не опасайтесь. Все нормально. Драка в портовом баре. Буэно… Здесь это случается постоянно. Но их было несколько.

– Филиппинцы?

– Нет, китайцы.

– Разыскивают Цезаря?

– Его.

– Значит, он должен быть где‑то тут.

– А вы не знаете, кто ещё может интересоваться вашим подопечным?

– Я как раз хотел вам сказать… В Нью‑Йорке есть адвокатская контора «Феликс Крукс и сын». Это поверенные в делах Фигуранкайнов. Завещание хранится у них. Они, наверное, попытаются разыскать наследника.

Сеньор Сутрос с сомнением покачал головой:

– Адвокатская контора сделала бы это вполне официально. В посольстве США ничего не известно. Я уже наводил справки.

Стив тяжело вздохнул:

– Тогда остаётся предположить, что это противная сторона… Разыскивают Цезаря, чтобы избавиться от него.

– Кто это может быть, по‑вашему, сеньор Роулинг?

– Кто‑нибудь из «штаба» Фигуранкайна, заинтересованный, чтобы сын не занял место отца?

– Ну, во всяком случае, они в поле зрения моих людей, – жёстко сказал маленький толстяк. – Мои от них уже не отступятся. Хуже, если таких групп есть несколько…

– А о самом Цезаре по‑прежнему ничего?

Сеньор Сутрос облизнул пухлые губы:

– Он действительно появлялся тут весной. Жил в одном очень старом буддийском монастыре на острове Миндоро. Это недалеко от Манилы. Водился с монахами, даже носил монашескую одежду. С ним была женщина – молодая и очень красивая. Как будто, малайка с острова Бали. Потом они оба исчезли. По слухам, вернулись на Бали… Но там их сейчас нет. Это точно.

– Однако кое‑что вам удалось выяснить! И немало! – воскликнул Стив.

Сутрос пожал плечами:

– Подтвердить ваши сведения? Больше ничего… Их след затерялся в начале июня, сейчас декабрь. Но… Подождём ещё… Новый день – новые вести.

Слова Сутроса оказались пророческими. Следующий день принёс долгожданные вести… Стив только начал просыпаться и ещё лежал в полудремоте, не открывая глаз, когда в дверь негромко постучали.

– Войдите, – пробормотал Стив, с трудом приподнимая веки.

Картина, которая представилась его взгляду, мгновенно прогнала остатки сна и заставила вскочить.

Сам сеньор Сутрос в белом фартуке вкатил в номер столик‑тележку с утренним кофе.

– Лежите, лежите, – сказал толстяк, закрывая дверь, и помахал Стиву пухлой маленькой ручкой. – А то ещё упадёте спросонья. С добрым утром и с добрыми новостями, сеньор Роулинг.

– Вы? – пробормотал Стив, все ещё не веря глазам. – Но почему вы? – Он кивнул на столик с кофе.

– А почему бы не я? – удивился Сутрос – Мой отец, например, всегда сам приносил завтрак своим постоянным, уважаемым гостям. Вы не возражаете? – Он присел на край широкого ложа, которое занимал Стив. – Выпьем кофе и побеседуем. Буэно?

– Что‑нибудь случилось?

– Он нашёлся…

– Где?

– В Сингапуре.

Буэно?
– Что‑нибудь случилось?

– Он нашёлся…

– Где?

– В Сингапуре.

– Цезарь Фигуранкайн‑младший? – на всякий случай уточнил Стив.

– Но ведь он вам и был нужен.

– Значит, мне надо немедленно лететь в Сингапур.

Сеньор Сутрос протянул Стиву маленькую, матово просвечивающую чашечку с кофе:

– Не торопитесь. Он вынужден скрываться. Может быть, догадывается, что за ним охотятся. Но теперь мои люди будут поблизости и примут меры в случае опасности. Он вас знает?

– Нет.

– Это сильно осложняет задачу. Он может не поверить. Не захочет разговаривать с вами.

Стив пожал плечами:

– У меня нет выхода… Я должен встретиться с ним, и как можно скорее. Иначе будет поздно.

Маленький толстяк задумчиво потёр подбородок:

– Надо придумать что‑то такое, чтобы он понял, что вы его друг…

– Зачем? Я просто объясню ему ситуацию, – возразил Стив.

– Люди в его положении обычно становятся недоверчивыми. Что вам о нем известно? Как о человеке?

– Очень мало, – признался Стив.

– Ну вот видите.

– И всё‑таки надо действовать.

– Разумеется, – согласился Сутрос – Но только наверняка. А это значит…

Сутрос умолк и задумался.

– Это значит, что мне сегодня же надо быть в Сингапуре, – заключил Стив.

– Предприятие более опасно, чем вы, очевидно, предполагаете, ~ тихо сказал Сутрос после довольно долгой паузы. – Там крутится ещё кто‑то, заинтересованный во встрече. Это и помогло моим людям разыскать след. И ещё одно… Похоже, что он стал… или его сделали наркоманом…

– В конце концов, можно прибегнуть к помощи полиции, – заметил Стив.

Сутрос сокрушённо покачал головой:

– Сингапурская полиция! Сеньор Роулинг, что вы говорите!

– Я имел в виду Интерпол…

– А какая разница? Обратиться к полиции – значит заранее обречь все на провал. Это вам не Европа и даже не Штаты. Нет, тут надо рассчитывать только на собственные силы и возможности.

– Что же вы предлагаете?

– Прежде всего не торопиться, дорогой сеньор.

– Вот это меня и не устраивает.

– Терпение!.. Существуют две возможности. Первая – похитить его, а уж потом убеждать… Вторая – навести на него тех, кто его ищет, помочь отбиться, ну а дальше – что получится.

– А что‑нибудь попроще?

– Пока не приходит в голову.

– Скажите, где его искать, и не откажите мне в любезности сейчас же заказать билет на ближайший самолёт в Сингапур.

– Ах, сеньор Роулинг, сеньор Роулинг, билет не проблема. Три часа полёта – и вы в Сингапуре. Но ведь там возле вас не будет Сутроса.

– Там есть ваши люди?

– Есть, и они помогут вам. Но, мне кажется, вы забываете, что находитесь в Юго‑Восточной Азии. А Сингапур – экстракт Юго‑Востока со всеми его чёрными и чернейшими сторонами. Вам приходилось бывать там?

– Только проездом.

– Ну вот видите, – тяжело вздохнул Сутрос.

– И тем не менее, я должен возможно быстрее оказаться там. Вы помогли мне разыскать Цезаря. Это уже бесконечно много, и я никогда не забуду вашей доброты…

Сутрос протестующе поднял руку:

– Не говорите о доброте, сеньор Роулинг. Дело совсем не в ней. И я вовсе не добрый человек. Но я вас уважаю, и вы оказали мне большую услугу. У нас на Востоке за добро платят добром, и наоборот… Я считаю своим долгом помочь вам в осуществлении задуманного.
И не отступлю до конца. Это мой долг… Кроме того, может быть, и вам когда‑нибудь ещё представится возможность оказать услугу старому Сутросу. Пути Аллаха неисповедимы…
– Вы мусульманин?

– Как и мои предки.

– Если бы я верил, что смерть не конец всего, – задумчиво сказал Стив, – я, наверное, принял бы учение Корана…

– Никогда не поздно сделать это, сеньор мой… В сущности, Аллах ничего не требует от людей, кроме того, чтобы они были достойны мира, который он для них создал…

– Это и немного, и одновременно очень много, сеньор Сутрос. Не люблю обязательств, которые связывают руки… Кроме того, я не верю… не верю, что за всем этим, – Стив запахнул пижаму на груди и широко взмахнул свободной правой рукой, – что‑то есть… Что‑то, ради чего следовало бы дополнительно трудиться… Поэтому закажите мне билет на ближайший самолёт.

– Хорошо, – сказал Сутрос, вставая, – тогда не откажите мне в последней просьбе – пусть вас сопровождает Тео.

– Тео? А разве он…

– Сейчас у него не найдётся задачи более важной. Кроме того, он из Сингапура и давно собирался побывать в родном городе. У него там родственники.

– Ну что же, – усмехнулся Стив, – Тео приятный компаньон. Может быть, мы даже продолжим тренировки…

– Конечно, конечно, – закивал Сутрос – Значит, решено. Он полетит с вами.

«Что же это? – думал Стив, одеваясь. – Только ли желание ответить услугой за услугу? Или за этим скрывается иное?.. Ведь я, в сущности, не знаю даже, почему Сутросу было так важно узнать первым в Маниле о гибели Фигуранкайна. И почему об этом не знали в американском посольстве? Почему официальные известия дошли сюда с таким опозданием? Кто‑то сумел пригасить пламя сенсации? А мои собственные корреспонденции в „Калифорния таймс“? Нет, там, конечно, все в порядке… Материалы прошли, и Старик ждёт новых… Значит, тем более важно сегодня же быть в Сингапуре… Интересно, знает ли Цезарь о гибели отца? Впрочем, если он стал или его сделали наркоманом… Нет, надо выяснить все самому…»

В два часа после полудня самолёт японской авиакомпании «Japan Line», следующий по маршруту Токио–Манила–Сингапур–Коломбо–Карачи, приземлился в аэропорту Сингапура, и Стив в сопровождении Тео вышел на мокрый после недавнего дождя бетон лётного поля. Было душно и влажно. Парной, неподвижный воздух казался осязаемо плотным. Солнце чуть просвечивало сквозь желтовато‑перламутровый туман. Силуэты пальм над приземистыми зданиями авиавокзала были совершенно неподвижны.

– Ну и духотища! – вырвалось у Стива.

Тео усмехнулся, но ничего не ответил.

Пока прошли несколько десятков метров от трапа самолёта до входа в здание авиавокзала, Стив почувствовал, как все его тело стало липким от пота. Он нырнул в кондиционированный воздух внутренних помещений, как в освежающую прохладу бассейна. Сразу стало легче дышать. Стив искоса глянул на своего спутника. Лицо и матовый лоб Тео были сухи и чисты. Ни капельки пота.

«Санчин‑до? – думал Стив, отирая платком мокрый лоб и шею. – Или просто привычка к этой проклятой влажности тропиков?»

Дожидаясь багажа, он с наслаждением впитывал окружающую прохладу и старался не думать, что ожидает при выходе наружу. Багаж появился отвратительно скоро. Стив со вздохом взял свой чемодан и направился вслед за Тео.

У выхода их уже ожидал маленький черноволосый малаец с большой серебряной серьгой в левом ухе. По знаку Тео он подхватил чемодан Стива и повёл их в глубь лабиринта всевозможнейших автомашин, занимавшего обширную площадь перед зданиями авиавокзала.
По знаку Тео он подхватил чемодан Стива и повёл их в глубь лабиринта всевозможнейших автомашин, занимавшего обширную площадь перед зданиями авиавокзала.
В духоте старенькой тесной «тойоты» Стив снова почувствовал, что истекает потом. Не помогали открытые окна и поднятое лобовое стекло. Встречный воздух был плотен, влажен и горяч. Он не только не освежал, но наоборот, казалось, выдавливал из перегретого тела все новые и новые струйки пота. Стив покосился на своего спутника. Даже лоб Тео теперь стал блестящим и влажным.

– Ужасная духота! – повторил Стив сквозь зубы.

– Да, сегодня душновато, – согласился Тео, – но в июне здесь жарче.

«Мне и этого вполне достаточно, – подумал Стив, с трудом переводя дыхание, – кажется, начинаю понимать, что такое тепловой удар от перегрева».

Пальмовые рощи и банановые плантации по сторонам шоссе вскоре сменились какими‑то складами с крышами из гофрированного железа. Стив попробовал представить, какова сейчас температура в этих длинных железных коробках без окон и, конечно, без вентиляции. Ему стало не по себе.

– Это холодильники, – сказал вдруг Тео, словно поняв его мысли.

– Холодильники? – переспросил Стив и подумал, что само это слово иногда способно приносить облегчение.

– Да. Холодильники для фруктов. Работают па солнечном тепле. Японцы построили.

– Интересно, – пробормотал Стив, пытаясь осознать услышанное. Нуда, конечно, солнечное тепло – как испаритель, а там, внутри, охлаждение, и солнце вместо электричества. В Штатах он что‑то слышал о таких проектах, а японцы их уже осуществили в Сингапуре. Такова нынешняя Юго‑Восточная Азия.

За холодильниками потянулись корпуса заводов. Это была уже Европа или Штаты; знакомые названия французских, английских, итальянских концернов над крышами, рекламные щиты американских фирм вдоль шоссе.

Стив взглянул на Тео.

– «Made in USA», – процедил тот сквозь зубы и презрительно усмехнулся.

– Но это работа для местных, – попытался возразить Стив.

– Это хороший бизнес для хозяев за океаном, – сказал Тео.

– Безработный много, очень много, – вмешался вдруг водитель, повернув к Стиву ухо, украшенное серебряной серьгой. – Разница очень мало. Есть работа, нет работа – очень трудно. Кушать – дорого, вода – дорого. Все дорого. Деньги простой человек совсем мало.

– А что с водой? – не понял Стив. – Разве за воду здесь платят?

– Конечно, – снова усмехнулся Тео. – Вода тут дороже пива на Филиппинах…

– Вода Сингапур совсем плохо, – сказал водитель, не оборачиваясь. – Надо дождик собирать. Дождик совсем мало. Другой вода покупать надо.

– Воду привозят судами из Малайзии, – пояснил Тео. – Своей воды на острове почти нет. Строят большой водопровод через пролив. Но когда ещё построят… И всё равно за воду придётся платить.

– Цена идёт туда, – сказал водитель, показав пальцем, куда идут цены. – Вниз – нет.

Мимо уже мелькали трущобы предместий – скученная теснота маленьких домиков, сложенных из чего попало – досок, фанеры, жести, кусков гофрированного железа, старых ящиков, пальмовых листьев, стеблей тростника… Пёстрая мозаика крыш из кусков разноцветного пластика, просмолённой парусины, рисовой соломы, осколков стекла, сложенных наподобие черепицы. Ни зелени, ни тени… Оборванные, худые дети, некоторые – совершенно голые, безучастно смотрели на проезжающие мимо машины. Ошеломляющая панорама безысходной, пронзительной нищеты и человеческой ненужности…

Стив вспомнил старуху индианку с девочкой на бульваре Акапулько.Там ещё можно было что‑то сделать. А тут?.. У него сжалось сердце. Большинство этих маленьких черноглазых человечков обречены – или умрут, не успев вырасти, или станут преступниками. И рядом миллиарды в руках подонков, которые думают лишь о дальнейшем обогащении, либо – ещё хуже – об истреблении себе подобных… Что за чудовищный мир! Где в нём осталось место для того аллаха, о котором говорил сегодня утром Сутрос? Может, и прав Цезарь Фигуранкайн‑младший, который предпочёл блеску и нищете XX века бегство в древнюю премудрость буддизма? Может быть, не стоит пытаться возвращать его в безумный мир сегодняшнего дня?.. Может, авантюра Стива тоже род безумия?

Он усмехнулся: сколько их уже было, таких попыток! Последняя чуть не повлекла за собой изгнание из «Калифорния таймс». В сущности, его спас Старик… Уговорил хозяев дать Стиву последний шанс… Последний? Именно – последний! Неизвестно, конечно, чем все может кончиться, но этот шанс надо разыграть до конца… Дело даже не в деньгах… Существует кое‑что поважнее…

– Сингапур – не только фавелы и трущобы, – послышался тихий голос Тео. – Вот начинается другой Сингапур – виллы богачей вокруг кварталов центра. А дальше – небоскрёбы акционерных обществ, банков. Там, в центре, есть хорошие дорогие отели с бассейнами и кондиционированным воздухом, но лучше будет, если остановимся в одном из маленьких старых отелей у порта. Он, – Тео кивнул на водителя, – знает один такой отель и отвезёт нас туда. Это недалеко… от того места, которое нам нужно.

– О’кей, – кивнул Стив.

Если бы не одуряющая духота, ряды аккуратных домиков за окном «тойоты», утопающих в цветах и зелени, с ажурными оградами, зеркальными стёклами огромных окон, посыпанными гравием дорожками, гаражами, открытыми бассейнами, фонтанами, шикарными лимузинами у ворот, – все это можно было бы принять за кварталы Лос‑Анджелеса или Майами…

«Можно, – думал Стив, – но зачем? Чтобы успокоиться немного и выбросить из головы воспоминание о кругах невыдуманного ада, через который мы только что проехали? Такое скоро не забудешь… Такое может стать кошмаром бессонных ночей на многие годы. Цезарь Фигуранкайн‑младший не мог не видеть всего этого и ещё более страшной яви в других городах Юго‑Восточной Азии. Если он не окончательно погрузился в наркотическую нирвану полного отупения и отказа от любой реальности – тогда не все потеряно… Но если его специально сделали наркоманом, – а здесь это умеют, – то Сутрос окажется прав, и я проиграл… Конечно, я привезу Старику ещё пару сенсационных репортажей и ту кассету, но это и все… Большое приключение не состоится, и раковая опухоль в Центральной Африке будет продолжать разрастаться за счёт миллиардов Фигуранкайна‑старшего. А если я снова стану писать о подонках из ОТРАГа, основываясь на одних подозрениях, меня просто‑напросто вышвырнут из „Калифорния таймс“, и Старик будет прав, что отступится от меня».

Стеклянные коробки небоскрёбов возникали все ближе, прохожих и машин становилось все больше, улица превратилась в яркий коридор лавок, кафе и маленьких магазинчиков, набитых всякой всячиной, начиная от ковров, расстеленных прямо на тротуарах, до фарфора, оружия, магнитофонов и цветных открыток. Среди прохожих преобладали китайцы и малайцы, но попадались и индусы, европейцы, негры. Стройные женщины с полузакрытыми лицами, в длинных, до земли, развевающихся одеждах несли на головах, не придерживая, большие глиняные кувшины. На перекрёстках что‑то пекли, варили и жарили. Струйки синеватого дыма поднимались к белесому небу.
Гортанно кричали зазывалы. Запах подгоревшего масла, перца, дыма и каких‑то пряностей щекотал ноздри.
«Экстракт Юго‑Востока», – вспомнил Стив слова Сутроса.

Водитель не стал углубляться в кварталы центра. «Тойота» резко свернула вправо и вдоль некончающегося, как показалось Стиву, пёстрого и шумного базара, обогнула остров небоскрёбов. Миновали большую белую мечеть с четырьмя высокими минаретами, потом жёлтый буддийский храм с бронзовой фигурой сидящего перед входом Будды, вереницу массивных административных зданий, и вдруг Стив почувствовал на лице освежающее дуновение ветра, а сквозь пряные ароматы восточного базара отчётливо донёсся солёный запах водорослей и близкого моря.

– Малаккский пролив, – сказал Тео, указывая куда‑то вперёд.

Пролива Стив так и не разглядел. Мелькнула белесая гладь воды, кусок низкого песчаного берега, и машина свернула в лабиринт узких, кривых уличек портовой части города. Снова сделалось жарко и душно. Аромат пряностей, розового масла и перца смешивался тут с запахами плесени и гнили и вонью нечистот. Прохожих стало меньше, женщины совсем исчезли. Группки молодых парней у баров в цветастых безрукавках и широченных белых штанах провожали «тойоту» насторожёнными взглядами.

– Старый Сингапур, – усмехнулся Тео.

Они завернули в узкий, круто изгибающийся переулок и остановились у небольшого, довольно опрятного, белого дома. Дом был двухэтажный, с плоской крышей, над которой пестрел яркий тент и возвышалась белая башенка, напоминающая минарет.

– «Отель под минаретом», – сказал Тео. – Его здесь все знают. Легко найти.

– Хорошо будет, – добавил водитель, вытаскивая из машины чемодан Стива, и подмигнул заговорщически.

В маленьком номере, куда хозяйка – симпатичная пожилая индуска в коричневом сари – провела Стива, тоже оказалось очень душно. Окна без стёкол с металлическими жалюзи закрывала густая проволочная сетка, очевидно, от москитов. Стив приоткрыл жалюзи, но воздух оставался горячим и неподвижным. Стив с содроганием подумал о ночах, которые предстояло тут провести, и вздохнул при воспоминании о японских кондиционерах в отеле Сутроса в Маниле.

Появился Тео, и следом за ним – водитель «тойоты» с чемоданом Стива и большим четырехлопастным вентилятором на высокой подставке.

– Хорошо будет, – сказал водитель, устанавливая вентилятор в углу и включая штепсельную вилку. Вентилятор тихо заурчал, лопасти его закрутились все быстрее, и струя воздуха принесла наконец минимальное ощущение прохлады.

Водитель вышел, а Стив и Тео присели в плетёные кресла напротив вентилятора.

– С чего начнём? – спросил Стив, подставляя лицо под струю ветра, которую гнал вентилятор.

– Надо подождать одного человека, – помолчав, ответил Тео. – Джайя сказала, скоро придёт.

– Джайя – хозяйка отеля?

– Нет, управляющая. «Отель под минаретом» принадлежит господину Сутросу.

– А кто знает место, где скрывается Цезарь?

– Может быть, тот, кто придёт, – равнодушно сказал Тео.

– А вы?

Тео усмехнулся:

– Только приблизительно.

– Это в самом Сингапуре?

– Сингапур – целый остров, – пожал плечами Тео. Наступило долгое молчание.

– Может, немного санчин‑до? – предложил вдруг Тео, не глядя на Стива.

– Жарко…

– Тогда оставим на вечер.

– А где? – спросил Стив, окинув взглядом тесный номер.

– Есть место. В подвале – хороший зал.

– Можно пойти и сейчас, – нерешительно протянул Стив.
– Можно пойти и сейчас, – нерешительно протянул Стив.

Тео бросил на него испытующий взгляд:

– Лучше вечером. Я пойду. А вы пока отдохните, – Тео кивнул на постель.

– Нет. Скажите внизу, чтобы мне принесли свежие газеты.

Через несколько минут курчавый черноглазый мальчуган принёс Стиву пачку газет. Стив протянул ему серебряную монету, но мальчишка усмехнулся и отрицательно покачал головой.

– Ты здешний бой? – спросил удивлённый Стив. Мальчуган снова отрицательно покачал головой.

– Так кто же ты?

– Я Санджа – сын Джайи.

– О‑о. Значит, ты самый главный в отеле.

– После матери, – серьёзно объяснил Санджа.

– А кто твой отец?

Мальчик опустил глаза.

– Его нет. Убили.

– Ах вот что! Прости, Санджа, я не знал, извини…

– Ничего. В Сингапуре это случается.

Он разговаривал на очень правильном английском языке, почти без акцента.

– Ты учишься?

– Да, конечно. В британской школе на Альберт‑роад.

В приоткрытую дверь снизу донёсся голос Джайи. Она звала сына.

– Сейчас, мама, – крикнул Санджа. – Извините, сэр, – поклонился он Стиву, – спешу. Дела.

Когда дверь за Санджей закрылась, Стив принялся за газеты. Подробности событий в Далласе уже перекочевали на третью, четвёртую полосу. Об авиакатастрофе под Мехико, Фигуранкайне, ОТРАГе ни строчки.

Стив внимательно просмотрел объявления адвокатских контор по делам наследства. Здесь тоже ничего. Хотя, казалось бы, именно тут, в Сингапуре, где перекрещивались невидимые нити, связывающие крупнейшие банки Запада, Востока и США, какая‑то информация о наследстве Фигуранкайна должна была быть.

Возвратился Тео с небольшим свёртком.

– Придётся торопиться, – сказал он. – Вот одежда матроса. Надо переодеться. Под рубаху наденьте это. – Он извлёк из свёртка что‑то гибкое и блестящее. – Пуля пробьёт, нож нет. Тут предпочитают ножи…

– Что‑нибудь изменилось? – спросил Стив, разворачивая свёрток.

– Да… Их хотят сегодня ночью увезти куда‑то.

– Кто?

Тео пожал плечами:

– Монахи… Они скрываются у монахов… Но там крутятся какие‑то парни… Ночью была драка с большой кровью. Шейку на сказал, что женщину ранили.

– Шейкуна?

– Человек Сутроса. Надёжный. Пойдёт с нами.

– Индус?

– Африканец из Мозамбика. Надёжный человек.

– Когда идём?

– Сразу как стемнеет. Через полтора часа.

Стив бросил взгляд на часы. Половина пятого. Итак, через несколько часов все решится.

– В крайнем случае уведём его силой. – Стив вопросительно глянул на Тео.

– Нежелательно. Можем навлечь полицию… Но в крайнем случае попробуем.

– Не резервировать ли билеты на ночной самолёт?

– Нет, придётся уходить морем, выждав немного.

– Почему?

– В аэропорту будут ждать. Или полиция, или те, кто охотится за ними.

– А удалось выяснить, что это за люди?

– Шейкуна знает… Он скажет.

– Где он сейчас?

– Пошёл узнать о катере. Перед закатом будет здесь.

В дверь постучали. Заглянула Джайя и поинтересовалась, будут ли они обедать.

Стив отрицательно покачал головой. Джайя взглянула на Тео.

– Надо подкрепиться, – решительно объявил Тео. – Сейчас сойдём вниз.

Шейкуна появился в конце обеда.Он протиснулся в крохотный кабинет, в котором сидели за столом Стив и Тео, и там сразу стало тесно. Это был высокий сутулый негр с очень узкими плечами и длинными руками, у него было плоское, почти безбровое лицо с покатым лбом и широким приплюснутым носом. Глубоко посаженные глаза глядели насторожённо и сурово. При первом же взгляде на него Стив подумал, что Шейкуна, несмотря на свою тощую сутулую фигуру, должен быть необыкновенно ловок и силён. Чем‑то он напоминал вставшего на задние лапы тигра, может быть, тем, что у него почти не было плеч. Как и большинство обитателей портовой части Сингапура, Шейкуна был одет в светлую трикотажную безрукавку с выцветшими портретами каких‑то красоток и широкие парусиновые штаны.

Он приветствовал Стива поклоном, скрестив на груди длинные руки. Стив пригласил его присесть к столу, и Тео, бросив на Стива быстрый взгляд, придвинул Шейкуне стакан. Шейкуна протянул руку, выудил на противоположном конце стола графинчик с рисовой водкой, выплеснул его содержимое в стакан, проглотил одним махом и, отерев губы ладонью, уставился на Стива.

– Съешь что‑нибудь? – спросил Тео.

Шейкуна молча покачал головой.

– Что с катером?

– Будет, когда понадобится.

Голос у него был глухой и хриплый, с обычным для южноафриканцев акцентом.

– У меня есть несколько вопросов, – сказал Стив.

Шейкуна кивнул, не сводя со Стива насторожённого взгляда.

– Человек, к которому мы идём, тот, кого я ищу?

Шейкуна снова кивнул.

– Как его зовут?

– Он называет себя брат Дуонг, но его настоящее имя – Цезарь Фигуранкайн. Он американец.

– Что он делает у монахов?

– Читал старые рукописи… Теперь, говорят, курит опиум…

– А почему монахи прячут его?

Шейкуна заколебался:

– Может, просил помочь… Может, говорил, хочет принять учение Будды. Я не знаю…

– Но монахи ничего не станут делать бесплатно. А у него ведь нет денег.

Шейкуна закивал согласно:

– Нет, совсем нет…

– Так в чём же дело?

– Я не знаю…

– А эта женщина с ним? Кто она?

Шейкуна многозначительно надул губы:

– О‑о, красивая женщина, очень красивая, очень смелая и мудрая. Люди говорят – дочь брамина с Бали. Она тоже скрывается.

– Они давно вместе?

– Давно. Встретились в Англии. Она там училась.

– А как ты думаешь, отпустят их монахи, если я уговорю его уйти?

По широкому лицу Шейкуны впервые скользнуло подобие улыбки.

– Почему не отпустят? Отпустят, – сказал он, рассматривая свои огромные руки, – Должны будут отпустить…

Он сжал кулаки и, легонько постукивая ими по столу, в упор взглянул на Стива.

– Хорошо, – кивнул Стив. – Как мы все это осуществим?

– Сейчас пойдём туда, – сказал Шейкуна, продолжая постукивать по столу. – Один монах проведёт тебя к нему. Тебя одного и… без оружия. Но сначала надо уговорить женщину. Она никого не допускает к нему… Потом мы будем помогать…

– Сколько вас?

Шейкуна поднял руку:

– Сколько надо.

– А сколько я должен буду заплатить?

– Заплатят… Это не твоя забота.

– Ну ладно… Посмотрим потом… Если все удастся, я тоже кое‑что приплачу, не сомневайся.

– Это излишне, – вмешался Тео. – Все улажено… Идите переодевайтесь. Через десять минут мы должны выйти.

Они вышли с чёрного хода.Через полутёмные вонючие дворы и какие‑то закоулки выбрались на плохо освещённую кривую уличку, такую узкую, что можно было коснуться противоположных стен, если расставить руки. Духота не стала меньше, но гибкая чешуя кольчуги холодила спину и грудь сквозь тонкую майку. Прохожих попадалось мало, и шли быстро. Шейкуна впереди, за ним Стив, сзади Тео. Одеты они были примерно одинаково и со стороны, вероятно, напоминали моряков, которые направляются искать ночных развлечений. Шейкуна уверенно шагал вперёд. Стив вскоре совершенно потерял ориентировку в душном ночном лабиринте плохо освещённых кривых улиц и переулков, бесконечных лавчонок, баров, пивных со стриптизами, дешёвых публичных домов, курилен и притонов. Несколько раз они миновали небольшие храмы – индуистские, буддийские, синтоистские и ещё бог знает какие – с багровеющими внутри отсветами алтарей.
Стив снова, уже в который раз, подумал о том, что без помощи Сутроса и его многочисленной «семейки» вся эта авантюрная затея давно была бы обречена на провал. Несмотря на то, что он не раз бывал в Юго‑Восточной Азии, даже работал здесь, он не представлял себе, да и сейчас почти не представляет, всей сложности традиции, обычаев, связей, людских взаимоотношений в этом огромном человеческом муравейнике нищеты, страданий, жажды наживы, пота, похоти и крови, где все решали деньги, хитрость и сила. Они шли без приключений уже около часу. Только однажды на более оживлённой улице полураздетая молодая женщина, похожая на японку, выскочив из‑за жёлтой занавеси, заслоняющей вход в какое‑то увеселительное заведение, попыталась броситься Стиву на шею. Шейкуна резко оттолкнул её, и она, вскрикнув от боли, мгновенно исчезла за жёлтой тканью.

Стив чувствовал, как ручейки пота снова струятся у него между лопаток и по груди. Кольчуга давно перестала холодить перегретое тело. А они все шли и шли…

– Далеко ещё? – шёпотом спросил он Шейкуну.

Послышалось лаконичное «нет», и Шейкуна ускорил шаги.

Теперь они почти бежали по тёмной пыльной улице. Лавки и бары попадались все реже. Их сменили длинные глухие заборы. Город был огромен, и даже эта его припортовая часть раскинулась на много километров. Наконец, Шейкуна замедлил шаги. Они вышли на небольшую тёмную площадь. Единственный тусклый фонарь в дальнем углу едва освещал асфальтовые заплаты между стволами пальм, кроны которых только угадывались на фоне тёмного беззвёздного неба. За пальмами громоздилось какое‑то обширное строение со ступенчатой крышей, напоминающее пагоду.

– Это здесь, – тихо сказал Шейкуна. – Подождите меня. – И он исчез, словно растворился во мраке.

Они молча ждали несколько минут. Поблизости никого не было видно, хотя вечер едва начался. Стив бросил взгляд на часы. Всею лишь половина восьмого.

– Что там такое? – спросил он, кивнув на тёмное строение по другую сторону площади.

– Буддийская святыня и монастырь. Очень старый монастырь. Говорят, существует с десятого века. Тогда ещё не было города.

– Какая это часть Сингапура?

– Северо‑запад. Отсюда тоже недалеко до моря.

– А где центр?

– Сити? Там. – Тео ткнул пальцем в темноту.

– Почему же не видно зарева огней?

– Далеко. Туман… Звёзд тоже не видно.

Рядом из темноты бесшумно вынырнула сутулая фигура Шейкуны. Он внимательно огляделся по сторонам, прислушался. Стив затаил дыхание. Звон цикад, далёкие гудки автомашин, где‑то в глубине квартала плакал ребёнок…

– Пошли, – тихо сказал Шейкуна.

Массивная металлическая калитка бесшумно приотворилась при их приближении. В узкую щель протиснулись по одному, и сразу же за спиной негромко звякнули засовы. Во Дворе под густыми кронами деревьев царил полный мрак.Пахло воском, сандаловым дымом, ещё чем‑то сладковатым и одновременно горьким.
Шейкуна заговорил… Язык был Стиву неизвестен. Тотчас Узкий луч карманного фонарика скользнул по лицу и груди Стива. Потом осветил Тео. Тот отрывисто сказал что‑то, и фонарик погас. Некоторое время Шейкуна переговаривался с кем‑то невидимым, и Стиву показалось, что они препираются, но Тео вдруг сказал по‑английски;

– Идите за ним. Мы подождём вас тут.

Стив уже хотел спросить – за кем, но кто‑то вдруг взял его за руку и потянул за собой. Несколько десятков шагов прошли в полной темноте. Под подошвами скрипел гравий. Лицо задевали влажные листья. В тёмном парном воздухе приторно пахло какими‑то цветами.

– Осторожно, здесь ступени, – сказал по‑английски провожатый.

Снова возник тонкий луч фонаря, осветил каменные ступени, круто уходящие вниз, и подол жёлтого одеяния проводника.

– Пригнитесь немного, когда станете спускаться, – продолжал проводник, – я пойду первым, вы за мной.

Он начал медленно спускаться, освещая ступени позади себя. Стив наклонился и последовал за ним, стараясь наступать на пятна света, отбрасываемые фонарём. Лестница оказалась винтовой, очень крутой и узкой. Стив осторожно поднял руку и нащупал каменный свод совсем близко над головой. Здесь, в этой тесной каменной спирали, сноп света от фонаря рассеивался, и Стив теперь смог различить фигуру провожатого. Это был невысокий плотный человек с круглой бритой головой в традиционной одежде буддийского монаха; длинный жёлтый балахон оставлял открытыми шею, правое плечо и руку.

Спускались довольно долго. Стив насчитал более шестидесяти ступеней. Духота постепенно сменилась приятной прохладой. Здесь действовала какая‑то особая вентиляция. Ток свежего воздуха снизу ощущался очень отчётливо. Наконец лестница кончилась, скрипнула дверь, и Стив очутился в обширном каменном коридоре, освещённом тусклыми электрическими лампами. Постепенно понижаясь, коридор тянулся очень далеко. В стенах с обеих сторон темнели ответвления и массивные старинные двери, закрывающие входы в какие‑то помещения.

«Подземный лабиринт, – мелькнуло в голове Стива, – похоже на подземную тюрьму… Из такого каменного мешка и не выбраться». Ему стало не по себе, и он осторожно нащупал пистолет под мышкой.

Провожатый что‑то сказал. Из ближайшего ответвления коридора появились ещё двое бритоголовых монахов в жёлтых балахонах с обнажёнными руками и правым плечом. Все трое были молодые крепкие ребята; их насторожённые взгляды не выражали симпатии к Стиву, Некоторое время они молча рассматривали его. Стив напрягся и ждал, что последует дальше.

Один из монахов, по виду самый младший, сделал шаг вперёд.

– Как ваше имя? – спросил он неожиданно приятным, мягким, с бархатным оттенком голосом. Стив сказал.

– Вы англичанин?

– Нет, американец.

– Журналист?

– Да.

– А кто вам помог проникнуть сюда?

Вопрос поставил Стива в тупик. Кого этот человек имеет в виду – Шейкуну или, может быть, Тео? Тео тоже сингапурец.

– У меня здесь много друзей, – уклончиво ответил Стив. – Помогли многие.

– Похвально, когда у человека много друзей, – с оттенком иронии заметил монах. – Особенно если друзья – достойные люди. Но всё‑таки мы хотим услышать более точный ответ.

– Больше всего я обязан сеньору Сутросу, – сказал Стив, – но он… из Манилы.

Монахи негромко заговорили между собой. Стив разобрал только имя Сутроса, повторенное несколько раз. Вероятно, ответ Стива удовлетворил их, потому что второй монах – по‑видимому, главный среди них – объявил на ломаном английском:

– Хорошо, мы разрешим вам беседовать с нашими гостями, но мы вынуждены обыскать вас.
– Обыскать? – повторил поражённый Стив, не зная, как реагировать на это неожиданное условие.

– Да… И если вы имеете при себе оружие, дайте его сначала нам.

Стив колебался всего несколько мгновений.

«Я уже столько раз рисковал, начав эту сногсшибательную игру, и зашёл так далеко, – подумал он, – что выход теперь только один…»

Он осторожно извлёк пистолет и, держа его за ствол, протянул собеседнику. Тот сделал знак рукой, и пистолет взял провожатый, который привёл Стива в подземелье.

– Больше нет? – спросил монах.

– Нет.

– Теперь разрешите обыскать.

Стив презрительно усмехнулся. Поднял вверх руки. Пальцы провожатого быстро пробежали сверху вниз по его одежде. Они, конечно, нащупали и кольчугу под рубашкой, но это обстоятельство, по‑видимому, не удивило монаха. Он выпрямился, кивнул бритой головой и спокойно отступил в сторону.

– Пойдёмте, – сказал самый молодой монах.

«Ну, теперь надежда только на Тео и Шейкуну, – подумал Стив, следуя за новым проводником. – Я обезоружен, и все искусство санчин‑до вместе с этой дурацкой кольчугой едва ли мне поможет».

Идти пришлось долго. Много раз они поворачивали, проходили через обширные, тускло освещённые залы, где ряды колонн поддерживали низкие каменные своды, а возле изваяний сидящих или лежащих будд курились благовония. В одном из подземных залов монахи, сидя на каменном полу, молились или были погружены в размышления.

Последний коридор, в который они свернули, упирался в дверь. За дверью оказалась ещё одна винтовая каменная лестница. По ней пришлось подниматься. Очевидно, подземный лабиринт был многоэтажным. Стив насчитал сорок семь ступеней, прежде чем провожатый, не дойдя до конца лестницы, свернул в очень низкий боковой проход. Здесь было более душно, но Стив почувствовал облегчение. Все‑таки, теперь он был ближе к поверхности. Узкий проход вывел в круглый зал с колоннами, из которого по радиусам расходились несколько коридоров разной ширины. Провожатый пересёк зал и направился по самому широкому. Стены его были украшены причудливым каменным орнаментом, а на равных интервалах слева и справа темнели массивные двери, покрытые резьбой по дереву.

– Библиотека, – сказал вдруг монах, – хранилище буддийских рукописей. Одно из самых больших в Малайзии.

Они прошли библиотечный коридор до конца, свернули направо, и провожатый остановился напротив боковой каменной ниши. В глубине ниши Стив разглядел три двери.

– Это здесь. – Монах постучал в среднюю дверь.

За дверью послышались быстрые шаги, и женский голос спросил что‑то. Монах ответил своим спокойным мягким баритоном. Дверь отворилась. На пороге стояла женщина в светлом сари.

Черты её лица были неразличимы в полумраке. Стив видел только ореол пышных волос и силуэт стройной фигуры на фоне освещённого изнутри дверного проёма.

Она что‑то взволнованно сказала монаху, и Стив успел заметить, как блеснули в темноте белки больших глаз. Монах спокойно выслушал, кивнул и, обращаясь к Стиву, сказал:

– Это госпожа Райя – близкий друг человека, который вас интересует. Сам он сейчас не совсем здоров… и вы не сможете говорить с ним. Госпожа Райя объяснит вам все.

– Но я… – начал Стив.

– Ничего другого не могу предложить, – холодно прервал монах.

Сомнения снова охватили Стива. Неужели мистификация? Неужели Сутрос дурачил его?.. С какой целью?

– Послушайте, – Стив стиснул зубы, – мне нужен тот человек, которого ищу. Только он, и никто другой. Ни одна восточная богиня не в состоянии заменить его…

– Благодарю за неожиданный комплимент, – сказала вдруг женщина на безукоризненном английском, каким говорят в колледжах Оксфорда и Кембриджа, – но брат Хионг прав… Если вы сумели проникнуть сюда, вероятно, самое благоприятное для вас ограничиться беседой со мной и после этого… После этого оставить нас в покое.Только он, и никто другой. Ни одна восточная богиня не в состоянии заменить его…
– Благодарю за неожиданный комплимент, – сказала вдруг женщина на безукоризненном английском, каким говорят в колледжах Оксфорда и Кембриджа, – но брат Хионг прав… Если вы сумели проникнуть сюда, вероятно, самое благоприятное для вас ограничиться беседой со мной и после этого… После этого оставить нас в покое. Невежливо, конечно, с моей стороны, но вынуждена напомнить: инициаторами встречи были отнюдь не мы…

Стив в глубине души не мог не признать, что она права. Кроме того, до этого момента он представлял подругу Цезаря Фигуранкайна‑младшего несколько иной… Если, конечно, Цезарь имеет к этой женщине хоть какое‑то отношение… В сущности, у Стива остался только один способ выяснить, мистифицируют его или нет…

– Итак, что вы решили? – спросил монах.

– Согласен, – кивнул Стив, – поговорю с леди.

– Я к вашим услугам, – холодно сказала женщина, пропуская его вперёд.

Стив оглянулся на монаха. Но брат Хионг, видимо, не намеревался присутствовать при беседе. Он молча поклонился Райе и притворил за Стивом дверь.

Переступив порог, Стив остановился поражённый. Обширное помещение было обставлено с истинно восточной роскошью – ковры на стенах и на полу, диваны и кресла, обтянутые темно‑красным сафьяном, парчовые подушки и накидки, старинные бронзовые светильники в форме драконов. В глубине комнаты широкая золотистая драпировка закрывала альков или арку, ведущую в другое помещение. У стены справа находился небольшой мраморный алтарь с фигурой сидящего Будды. Перед алтарём курились благовония; тонкий аромат заполнял помещение. Воздух был свеж и прохладен. Стив перевёл взгляд на женщину, и у него мелькнула мысль, что всё это сон… Такой красавицы он ещё не встречал; пожалуй, он даже не предполагал, что подобное совершенство возможно. Лицо, шея, плечи, линии прекрасных рук – с ума молено сойти! А глаза! Широко расставленные, огромные, блестящие, под чёрными дугами сросшихся на переносице бровей, в обрамлении длинных тёмных ресниц – недаром блеск этих глаз поразил его даже в темноте. Вот только яркие губы были, быть может, чуть‑чуть великоваты, но Стив попытался представить себе поцелуй этих губ, и по его спине пробежал озноб. Повезло же дурню Фигуранкайну, если, конечно, он валяется где‑то по соседству, очумевший от наркотиков… Стив даже тряхнул головой, чтобы вернуть способность трезво мыслить. Женщина, вероятно, догадалась, какое впечатление произвела на него. Она опустила глаза и жестом предложила Стиву сесть. Он выбрал одно из глубоких кресел возле низкого японского столика, инкрустированного перламутром.

Райя присела с другой стороны стола на сафьяновом пуфе. Теперь лицо её оказалось в тени, но Стив продолжал любоваться ею.

Она сидела очень прямо, приподняв голову и чуть отвернувшись от него, грудь вздымалась часто и тревожно. Руки она сложила на коленях. Только теперь Стив заметил на левой руке, повыше локтя, марлевую повязку.

– Вы ранены? – невольно вырвалось у него.

– Пустяки, – она гордо повернула прекрасную голову, – царапина.

– Вы, конечно, догадываетесь, зачем я здесь? – спросил он, не сводя с неё взгляда.

Она чуть шевельнула бровью:

– Хотите получить интервью.

– Нет!

Она стремительно повернулась, и он прочёл в её глазах изумление и испуг.

– Тогда… тогда зачем же?

– Хотел предложить несколько миллиардов…

– Несколько миллиардов? – Она вдруг рассмеялась. – Ах вот что. Ему? – Она кивнула в сторону золотистой драпировки. – Ему не нужно.
Он не возьмёт ничего.
– Послушайте, – сказал Стив. – Не торопитесь… Игра пока идёт втёмную, по крайней мере, для меня. А игра слишком серьёзна, леди. Дело даже не в миллиардах, или, вернее, не только в них…

– А в чём же?

– Мне кажется, вы умная женщина. И если я не ошибаюсь, природа в вашем лице сотворила совершенство редчайшее из редчайших…

Она усмехнулась.

– Я всего‑навсего скромный журналист провинциальной американской газеты, – продолжал Стив. – Случайно мне повезло. В погоне за очередной сенсацией я узнал одну тайну – тайну, которая, если ею правильно воспользоваться, могла бы принести немалую пользу…

– Тайну, – повторила она. – Эта тайна, конечно, не ваша.

– То есть теперь она немного и моя тоже, но в целом, конечно, нет.

Она снова усмехнулась, но теперь улыбка была совсем иной.

– Другими словами, вы хотели бы заняться шантажом?

Он протестующе поднял руки.

– Меньше всего на свете. Повторяю, не торопитесь.

– Так чего же вы хотите?

– Прежде чем скажу, я должен точно знать, кто находится за этим занавесом.

Она удивлённо пожала плечами:

– Вы же знаете, иначе не явились бы сюда.

– Все‑таки хочу убедиться.

– До чего вы, американцы, ограниченны. Ограниченны, тупы и упрямы… Смотрите.

Она встала, подошла к золотистому занавесу, отодвинула его. Стив увидел мужчину, который лежал под балдахином на широком ложе в глубине алькова.

Стив поднялся, и Райя бросила на него быстрый тревожный взгляд, но он лишь сделал несколько шагов в сторону алькова, чтобы получше рассмотреть лежащего.

Это был молодой человек с очень бледным худощавым лицом, окаймлённым рыжеватой бородкой. Вьющиеся светлые волосы, высокий лоб, тонкий, с горбинкой нос. Разлёт тёмных бровей и острый выступающий подбородок свидетельствовали, скорее, о сильном характере… Тем более странно выглядели здесь шприцы, лежащие на столе у изголовья, и приборы для курения опиума с длинными трубками и костяными мундштуками. Глаза лежащего были закрыты, дыхание чуть заметно. Из‑под длинного красного бархатного халата торчали голые волосатые ноги.

– Давно он?.. – спросил Стив.

Райя отвернулась и не ответила.

– Странно, – продолжал Стив, не отрывая внимательного взгляда от лица спящего, – очень странно…

Он заметил, что ресницы на бледном лице нервно дрогнули.

– О чем вы? – спросила Райя, задвигая занавес.

– Обо всем этом маскараде, – жёстко сказал Стив, снова садясь в кресло.

– Маскараде? – Она почему‑то смутилась.

– Конечно. У вас его паспорт?

– Какой паспорт?

– Его американский паспорт.

– Зачем он вам?

– Никогда не поздно спросить себя – делом ли ты занимаешься. Верно? И никогда не рано… Ну, к чему эта игра в куклы? Молчите… Нет, вы всё‑таки глупее, чем я вначале подумал.

– Как вы смеете!

– Не сердитесь. Дайте мне взглянуть на его паспорт, и я докажу, – сказал он, внимательно следя за занавесом, который явно шевельнулся.

Гневно сверкнув глазами, она взяла с дивана кожаную дорожную сумку, открыла её, достала паспорта – их было два, – вынула, из одного паспорта что‑то и швырнула паспорт на столик, за которым сидел Стив. Паспорт скользнул по лакированной крышке стола и упал на ковёр к ногам Стива. Стив наклонился, поднял его, раскрыл. С фотографии глянул тот, кто лежал сейчас за занавесом, только без бороды. Рядом значилось: Цезарь Чарлз Честер Фигуранкайн, год рождения – 1937… Стив быстро перелистал страницы – десятки виз: Англия, Франция, Швейцария, Египет, Родезия, Иордания, Индия, Конго, Бирма, Филиппины, Индонезия, снова Индия, Цейлон, Таиланд и так далее.
Он покачал головой и положил паспорт на стол.

– Ну, я жду, – сказала Райя, сдвинув брови.

Стив негромко рассмеялся:

– Билеты на сегодняшний ночной рейс? Не так ли?

– Какие ещё билеты?

– Билеты, которые вы вынули из его паспорта.

– А вот это вас совершенно не касается.

– Представьте себе, касается. Я не хочу, чтобы с такой красивой женщиной что‑нибудь приключилось, что‑нибудь плохое…

– О чем вы?

– Вот это как раз доказательство, что я прав. А вы оба… – Стив махнул рукой. – Неужели вы воображаете, что вас выпустят из Сингапура живыми?

– Кто… выпустит?

– Те, кто вчера вас ранил.

Она усмехнулась:

– Они…

– Допустим. Но у них остались сообщники. Неужели вы думаете, что тот, кто подослал этих подонков, ограничился вчерашней бандой?

– Вам что‑нибудь известно о них? – спросила она, понижая голос и наклоняясь к нему; Стив прочитал в её огромных глазах сомнение и страх.

– Не очень много. Но у меня есть надёжные друзья, которые могли бы вам помочь.

Она покачала головой:

– Цезарь не согласится. Он не доверяет никому, кроме здешних монахов. Мы, конечно, могли бы остаться тут ещё, но…

Стив решительно поднялся и громко объявил:

– Ну, довольно. Пора кончать этот спектакль. Мистер Фигуранкайн, вылезайте из вашей прекрасной шкатулки и подсаживайтесь к нам. Ситуация выглядит иначе, чем вы, очевидно, предполагаете. Давайте, давайте… У нас не много времени.

Не обращая внимания на Райю, которая устремила на него взгляд, полный ужаса, Стив неторопливо встал, подошёл к алькову и отдёрнул занавес. Цезарь Фигуранкайн‑младший сидел теперь посреди своего ложа, – скрестив голые ноги, и выглядел несколько растерянным.

– Как вы догадались? – пробормотал он, запахивая халат.

– Это я потом объясню, – пообещал Стив. – Сейчас мы должны уточнить кое‑что другое. Вам известно о гибели вашего отца?

– Да. Недавно узнал из газет…

– А о том, что разыскивают наследника?

– Нет… И ко мне это не относится. Он лишил меня наследства.

– Откуда вам это известно?

– Сам сообщил…

– Когда же вы с ним виделись?

Цезарь вопросительно взглянул на Райю:

– Когда?.. Последний раз около года назад. Да‑да… Вскоре после того, как этот мерзавец Пэнки… – Он вдруг закусил губы и умолк, глянул исподлобья на Стива. – А почему, собственно, вы спрашиваете меня и я вам все это рассказываю? Я вас первый раз вижу. Кто вы, собственно, такой? Нам сказали, что вы хотите взять интервью…

– Вот и беру его, – усмехнулся Стив. – Значит, «этот мерзавец Пэнки…» Подождите‑ка, я где‑то слышал эту фамилию!.. Такой длинный худой старик с оттопыренными ушами, похожий на анемичного вампира?

– Гм, – хмыкнул Цезарь, видимо, склонный одобрить сравнение.

– Год назад, – продолжал Стив. – Но за год кое‑что могло измениться и изменилось. Готов утверждать под присягой, что в завещании, которое хранится в Нью‑Йорке, вы значитесь единственным наследником.

– А откуда вам это известно? – спросил Цезарь, опуская на пол длинные худые ноги.
– От некоего Феликса Крукса.

– Нет, я не верю вам, – медленно произнёс Фигуранкайн‑младший, почёсывая одной ногой другую. – Это ловушка, Райя… Вокруг моего покойного отца крутилось слишком много разного сброда. Они, конечно, помогали ему делать деньги, но они же и не допустят, чтобы я мог воспользоваться этими деньгами. Слишком хорошо знают моё отношение к тому, чем они занимаются… Конечно, я сам виноват, но… Между прочим, неизвестный благодетель, если вы действительно журналист, а не подонок из их своры, вот где вас ждут истинные сокровищницы сенсаций… Попробуйте расковырять весь этот гнойник… Если, конечно, не боитесь. Я даже мог бы чуть‑чуть помочь вам, когда мы с ней, – он кивнул на Райю, – сами окажемся в более безопасном месте. Здесь нам, как вы, конечно, догадываетесь, больше нельзя оставаться. Боже, какая ирония судьбы! Мне же ничего не надо. Оставьте меня в покое, наедине с моей работой, с моими рукописями, с ней, наконец. Правда, Райя? Нам же ничего не надо… Никаких миллиардов… Тем более, что я их всё равно не получу…

– Ну, ты кончил этот трогательный монолог? – поинтересовался Стив, с любопытством глядя на Цезаря.

– Нет. Отец пытался привить мне вкус к большому бизнесу… Я работал в его банке в Рангуне… Кстати, именно в Рангуне я и нашёл своё истинное призвание… Но ему донесли, что я занялся не тем. Он вызвал меня… Он тогда был в Лондоне. Попытался «продуть мне мозги» – это было его любимое выражение – и послал в своё «княжество» в Центральную Африку. Вот тут‑то я и понял все… И прозрел окончательно… Сказал этим свиньям, что о них думаю, оставил одному на память сломанный нос и сбежал на украденном самолёте. Как они меня не догнали и не сбили – не знаю. Вероятно, мне просто повезло… С отцом я потом тоже поговорил откровенно, и он объявил, что знать меня больше не хочет. На том мы и расстались… Вот теперь все.

– Значит, ты мне не веришь?

– Конечно, нет… Только не обижайся. Может, ты и не такое дерьмо, как я думаю, но теперь я никому не верю.

– О’кей. Видишь вот это? – Стив вытащил из бокового кармана маленький чёрный параллелепипед.

– Вижу. Кассета?

– Есть у тебя магнитофон?

– Где‑то был. Райя, дай ему.

Молодая женщина, улыбнувшись уголками губ, вынула из‑под стола, за которым сидел Стив, портативный диктофон.

– Что, записали наш разговор? – восхитился Стив. – Молодцы! Этого я от вас не ожидал…

Он весело рассмеялся.

Райя, опустив глаза, извлекла из диктофона кассету и протянула аппарат Стиву.

– Ну, а теперь слушай внимательно, – сказал Стив, вставляя свою кассету в аппарат и щёлкая переключателями. – Голос, надеюсь, ты узнаешь.

В наступившей тишине послышался шелест, а затем взволнованный голос Крукса: «Я католик и глубоко верующий человек, и в своей профессиональной деятельности я всегда старался быть честным…»

Стив окинул испытующим взглядом слушателей. Райя все ещё выглядела смущённой и слушала без особого интереса, но Цезарь явно был поражён. Стив уже не сомневался, что он узнал голос адвоката. Услышав обращение Крукса «ваше преосвященство», Цезарь вопросительно взглянул на Стива, а потом вскочил, босиком перебежал пространство, отделяющее его ложе от столика, на котором лежал диктофон, и присел на ковре у ног Райи.

Как только прозвучали слова Крукса: «…осталось его первое завещание… Я так и не уничтожил его», Стив выключил аппарат.

Наступила тишина. Цезарь продолжал сидеть на полу, покусывая пальцы левой руки.
Райя, как зачарованная, смотрела на умолкнувший магнитофон.
– Что же все это означает? – произнёс наконец Фигуранкайн‑младший, поднимаясь с пола и глядя озадаченно на Стива. – Откуда эта кассета и с кем разговаривал Феликс? Неужели и это липа?

– Липа в этом действительно присутствует, – сказал Стив, – но она не затрагивает главного. Липовый здесь только «его преосвященство», но Крукс, конечно, не подозревал об этом и говорил правду.

Цезарь задумчиво покачал головой:

– Непостижимо… Как мог Феликс Крукс – этот стреляный воробей, которого я хорошо знаю, попасться на такой мякине? Непостижимо… Липовый кардинал! Ничего себе фокус. Неужели это ты?

– Я, – скромно признался Стив.

– А я узнала ваш голос, – сказала вдруг Райя. – Звучание некоторых слов совпадало.

– Она занимается лингвистикой, – пояснил Цезарь, – фонетическими особенностями ряда языков, в частности, английского.

– Ну, что ты теперь скажешь? – поинтересовался Стив. Цезарь, покачивая головой, долго молчал.

– Не знаю, – сказал он наконец с глубоким вздохом, – право, не знаю… Даже если такое завещание действительно существует и Крукс сможет доказать его подлинность, даже если эта вонючая свора допустит, что я получу наследство… Пойми, как тебя?..

– Стив.

– Пойми, Стив, мне это ни к чему. Я с этим покончил. Меня интересует совсем другое.

– Буддизм?

– В частности, буддизм и ещё кое‑что… Я написал диссертацию… Уверяю тебя, здесь, на Востоке, есть множество любопытных вещей, которым не жалко посвятить жизнь.

– По‑моему, это легче сделать, имея в кармане несколько миллиардов?

– Ты знаешь даже, во сколько оценивается состояние моего покойного отца?

– Понятия не имею, но думаю, счёт там шёл на миллиарды.

– Понимаешь, Стив, а я вот не знаю… Там, конечно, много недвижимости – земли, рудники, отели, но отец часто шёл на весьма рискованные комбинации, или его на это толкали… А в последнее время он связался с таким… предприятием, которое не обещало прибыли в ближайшие годы.

– Ты имеешь в виду ОТРАГ?

– Гм… Тебе, значит, и это известно…

– Крукс же упоминал о нем в «исповеди».

– Да, действительно. Но тогда тебе должно быть тем более понятно, почему не хочу ввязываться в эту игру.

– Можно изменить условия.

– Какие условия?

– Условия игры.

– Это невозможно, Стив. Я ведь хорошо представляю всю машину изнутри. Пробыл там почти год. Это целое государство, со своими тоталитарными законами, с железной дисциплиной. Всем командуют немцы – немцы, которым терять уже нечего. Такие, что им даже в ФРГ рискованно появляться. Все они числятся в списках военных преступников. Один Герберт Люц чего стоит.

– Кто это?

– Значит, кое‑что тебе всё‑таки неизвестно… Люц официально числится административным директором африканского полигона ОТРАГа. Фактически он там полновластный диктатор. Полигон же – это более ста тысяч квадратных километров на востоке Бельгийского Конго. Кем Люц был в прошлом, не знаю, в будущем он себя мнит новым фюрером, но крайней мере, континентального размаха.

– Каковы главные цели ОТРАГа?

– Реванш. Официально ОТРАГ – это аббревиатура немецкого «Орбиталь транспорт унд ракетен акциенгезельшафт»; существует и другая расшифровка, более откровенная… Дело не в названии. Это исследовательский полигон, лаборатории, заводы, где создаются не только новые типы ракет, но и принципиально новые летательные аппараты, каких ни в одном государстве пока не существует.Это исследовательский полигон, лаборатории, заводы, где создаются не только новые типы ракет, но и принципиально новые летательные аппараты, каких ни в одном государстве пока не существует.
– Летающие блюдца?

– Возможно. Хотя даже меня – сына главного босса – в эти тайны никто не посвящал. Эта часть деятельности ОТРАГа засекречена абсолютно. Журналисты там никогда не появлялись.

– Но твой отец знал, конечно?

– Знал, хотя допускаю, что тоже не все. Капиталы ОТРАГа смешанные. Отец вложил туда огромные средства, но он был не единственным акционером.

– А контрольный пакет акций?

– Вероятно, находился у отца. Доподлинно об этом известно только Алоизу Пэнки – президенту‑исполнителю банка CFS.

– Тоже немец?

– Да. И Пэнки не настоящая его фамилия.

– А настоящая?

– Мне она неизвестна. По‑видимому, с настоящей он испытывал бы некоторые неудобства.

– Любопытные дела, – пробормотал Стив.

– Все это только пена. А из глубины можно выудить ещё такое… Впрочем, для начала и этого достаточно. Думаю, что тебе, Стив, ещё не приходилось брать подобного интервью. Это будет сенсация экстра‑класса, если твои хозяева решатся опубликовать твои корреспонденции… Только после этого я не дал бы за твою голову и цента.

– Так же, как и я за твою сейчас.

– Преувеличиваешь.

– Нисколько. Пойми, тактика страуса тебе не поможет. Все равно, рано или поздно, они разыщут тебя и ликвидируют. Уже хотя бы потому, что тебе кое‑что известно. А если ты ещё и потенциальный наследник… – Стив махнул рукой.

– Я могу отказаться вполне официально, – неуверенно произнёс Цезарь.

– Ты сам понимаешь, что это не поможет. Люц и Пэнки не оставят тебя в покое.

– Там есть ещё и другие…

– Тем более.

– Интересно, Стив, а что бы ты сделал на моем месте?

Стив усмехнулся:

– Понимаешь, мне как‑то трудно представить себя на твоём месте, ну, уж во всяком случае, я не стал бы изображать страуса.

– Не понимаю… С одной стороны, ты утверждаешь, что у меня нет выхода, а с другой…

– Я вовсе не утверждаю, что у тебя нет выхода. Выход есть… И, по‑моему, превосходный выход. Немедленно возвращаться в Нью‑Йорк и добиваться получения наследства.

– Меня уберут ещё по дороге.

– Риск существует, но можно принять кое‑какие меры предосторожности. В этом я, вероятно, смог бы тебе помочь.

– Допустим. Но, во‑первых, что ты за это захочешь, а во‑вторых, что будет дальше?

– После того, как ты станешь во главе «империи» Фигуранкайнов?

– Гм… Ненавижу империи, даже в прошлом.

– Превосходно. Это как раз то, что требуется.

Цезарь внимательно посмотрел на Стива:

– Объясни.

– А по‑моему, мы уже поняли друг друга.

Цезарь задумался, по привычке покусывая пальцы.

– Интересно всё‑таки, что ты оставляешь в этом случае Для себя, – заметил он наконец, снова взглянув на Стива.

– Гораздо меньше, чем ты, очевидно, предполагаешь: Роль столь необходимого тебе ангела‑хранителя, а иногда – советника в тех делах, в которых немного разбираюсь, и, разумеется, приличное жалованье, которое позволило бы мне бросить журналистику.

– И все?

– Пока все.

– А потом?

– Стоит ли сейчас говорить о «потом»?

– И ты думаешь, я мог бы?..

– Думаю, что да… Не сразу, конечно, постепенно… Шаг за шагом.– Думаю, что да… Не сразу, конечно, постепенно… Шаг за шагом.

– Гм… Никогда не приходило в голову.

– Напрасно.

– Да я и сейчас не представляю, что бы я мог сделать.

– Тогда послушай. Я, конечно, стану импровизировать.

– Давай.

– Первое: поначалу все работы ОТРАГа продолжать, даже потребовать ускорения некоторых из них; засекретить все ещё сильнее и полностью исключить обмен информацией между подразделениями «фирмы». Мотивировка – предотвратить дальнейшую утечку информации, что, с твоей точки зрения, стало причиной гибели твоего отца.

– Логично, – одобрил Цезарь, – ну а дальше?

– Второе: постепенно менять тематику разработок в отдельных звеньях этой ядовитой цепи, исключив или нейтрализовав вначале направления наиболее людоедские. Для этого привлечь соответствующих специалистов, которые могли бы стать твоими единомышленниками…

– Нашими, – поправил Цезарь.

– Ну, допустим, нашими.

– А найдём таких?

– Знаешь, Цезарь, будучи журналистом, я изрядно помотался по планете. Иногда мне всё‑таки попадались порядочные люди. Дельные и порядочные. Даже и среди нынешних учёных…

– А вот мне пока как‑то нет, – пробормотал Фигуранкайн‑младший, – даже и среди тех, у кого мне пришлось учиться.

– Бывает, – согласился Стив. – Я совсем не утверждаю, что людей, которые понадобятся, найти легко. Легко только сидеть сложа руки. Третье: перессорить руководящих боссов из самой верхушки и постепенно убрать одного за другим.

– Это мне кажется самым простым, – заметил Цезарь. – Они и без того готовы перегрызть друг другу глотки.

– Четвёртое, – продолжал Стив, – переключить работу ОТРАГа и всех связанных с ним звеньев «империи» твоего покойного папаши на дела и поиски, более достойные людей второй половины двадцатого века.

– Иными словами, – резюмировал Цезарь, – нажать на тормоза, дать кое‑кому под зад коленкой и повести поезд по новому пути.

– Построив предварительно новую насыпь и положив на неё шпалы и новые рельсы.

– Скажи, Стив, ты любишь читать научную фантастику?

– Нет, я её ненавижу.

– А тебе не кажется, что всё это научная фантастика?

– Что именно?

– Все четыре пункта твоей программы.

– Нашей программы.

– Пусть нашей, – скривился Фигуранкайн‑младший, – от этого она не станет более реальной.

– Отвечаю – не кажется. Конечно, все это будет чертовски трудно. Трудно, опасно, мерзко, долго… Но история не знает, Цезарь, великих дел без великих препятствий. Даже и твой знаменитый тёзка две тысячи лет назад…

– Оставь его в покое, – резко прервал Фигуранкайн. – Я по специальности историк, но ни древняя, ни новая история не знает примеров хоть сколько‑нибудь подобных тому, что ты предлагаешь. И во всяком случае, чтобы замахнуться на подобное, одного желания недостаточно.

– Ты прав. Нужны ещё смелость, граничащая с наглостью, и деньги. Много денег. Денег, в которых не очень заинтересован тот, кому они принадлежат. Денег, которые будут рождать не новые деньги, а кое‑что другое…

– Что. например?

– Ну, например, родят ещё не существующие лекарства от проказы, рака, преждевременной старости; например, помогут вырасти детям, которые сейчас тысячами умирают с голода, от болезней; например, помогут найти Атлантиду, Пацифиду, гробницу Александра Македонского, чёрт знает что ещё; например, создадут такое горючее, которое не будет отравлять людей в городах; например, найдут средство отрезвить полоумных политиков и генералов и заставят их раз и навсегда забыть о войне Эх, да мало ли куда ещё можно с пользой для людей израсходовать миллиарды твоего покойного папочки.
– Умопомрачительные перспективы… Если бы он мог предполагать что‑либо подобное!

– Думаешь, не стал бы создавать свою империю?

– Нет. Задушил бы меня в младенческом возрасте.

– Значит, ты согласен?

– Не то чтобы согласен… Но мне это кажется занятным. И уж если действительно не остаётся иного выхода…

Вдалеке послышался грохот. Он нарастал и быстро приближался. Дрогнули стены, пол. Лампы начали меркнуть. С потолка посыпалась пыль, его деревянная обшивка угрожающе заскрипела.

Райя вскрикнула испуганно. Стив и Цезарь вскочили на ноги.

У Стива мелькнула мысль о землетрясении, но грохот был иным. Нарастая, он превратился в невыносимый лязг, от которого, казалось, лопнут барабанные перепонки, – словно лавина жести обрушивалась с небес на землю. Лампы не погасли совсем. Но они потускнели и часто мигали.

– Что это? – вырвалось у Стива.

– Если не проделка твоих сообщников, – крикнул Цезарь, – значит, наступает конец света.

В руках у него откуда‑то появился пистолет, дуло которого глядело га Стива.

– Руки!

– Это последняя глупость, которую ты совершаешь, – предупредил Стив возможно спокойнее.

– Руки!

– Дурак, – процедил Стив сквозь зубы, поднимая вверх руки.

Грохот начал утихать, откатываясь вдаль. Лампы мигали все реже, однако свет их оставался тусклым.

– Наружная дверь! – крикнул вдруг Цезарь. – Райя, ты заперла её?

– Н‑не знаю…

– Застрели его, если шевельнётся, – Цезарь поморщился, передавая Райе пистолет, – я проверю засовы.

Запахнув халат, он направился к двери. Грохот почти утих, но в коридоре вдруг послышался топот многих ног. Почти тотчас в дверь забарабанили.

– Ложитесь, все ложитесь! – крикнул Стив. – И прочь от двери!

Так как Райя глядела на него непонимающим взглядом, все ещё держа наготове пистолет, Стив решился. Сделав молниеносное движение в сторону, он прыгнул к ней, вырвал пистолет и, оттолкнув её к стене, заставил лечь. И упал рядом сам. И в этот же момент дверь прошили десятки пуль.

Стив глянул туда, где только что стоял Цезарь. Его там не было.

В дверь снова забарабанили. Потом стало тихо и кто‑то крикнул:

– Эй там, мистер Цезарь, если живы! Вам всё равно не уйти. Обещаем жизнь, если сдадитесь. И вашу цацу не тронем. А иначе плохо будет и ей, и вам.

Райя шевельнулась и хотела что‑то сказать, но Стив прижал палец к губам.

– Отвечайте же! – послышалось за дверью.

– Отвечаем, – шепнул Стив и выстрелил.

За дверью прозвучал сдавленный крик, потом упало что‑то тяжёлое. Серия ответных пуль, пробив снаружи дверь, сыпанула, как горсть ос, по мебели и стенам. Теперь Стив разглядел Цезаря. Он сидел на корточках в углу слева от двери. Место было вполне безопасное, пока дверь выдерживает.

– Отсюда есть какой‑нибудь запасной выход? – шёпотом спросил Стив, мельком взглянув на Райю.

– Есть потайной ход, но из алькова. Альков находился как раз напротив двери.

– А наружная дверь прочная?

– Она прочная, но…

Оставалась ещё надежда на Тео и Шейкуну, если, конечно, они целы и если нападающих не очень много.

Пули снова прошили дверь. Одна ударила в светильник, и в комнате стало ещё темнее.

Стив выжидал, не стрелял, полагая не без оснований, что нападающие не станут торчать напротив двери. Их голоса слышались в некотором отдалении.

«Долго это продолжаться не может, – думал Стив. – Банда, по‑видимому, устроила взрыв, чтобы проникнуть на территорию монастыря.Пули снова прошили дверь. Одна ударила в светильник, и в комнате стало ещё темнее.

Стив выжидал, не стрелял, полагая не без оснований, что нападающие не станут торчать напротив двери. Их голоса слышались в некотором отдалении.

«Долго это продолжаться не может, – думал Стив. – Банда, по‑видимому, устроила взрыв, чтобы проникнуть на территорию монастыря. Взрыв, конечно, слышали в городе. Полиция должна явиться с минуты на минуту. Да и уцелевшие монахи не будут сидеть сложа руки».

– Эй там, – снова послышалось за дверью.

Стив выстрелил, не дожидаясь окончания фразы. Болезненный вскрик подтвердил, что и на этот раз пуля кого‑то настигла. И снова трескотня ответных выстрелов. Несколько пуль ударили совсем близко.

– Ползите ближе к двери в самый угол, – шепнул Стив Райе. – Здесь опасно. Они поняли, откуда стреляю.

– Я лучше останусь с вами.

– Ползите, говорю вам.

Она повиновалась, с тревогой взглянув на него. Цезарь шевельнулся в своём углу и, распластавшись, пополз вдоль диванов к алькову. Стив подумал, что он пробирается к тайному выходу, но он только подобрался к сумке, лежавшей на одном из диванов, и стянул её на пол.

Стив приподнялся немного и указал на альков, но Цезарь отрицательно тряхнул головой и бесшумно возвратился на своё место.

За дверью послышалась возня, Стив выстрелил, но, видимо, неудачно. В ответ раздались смех и несколько одиночных выстрелов. Пули щёлкнули по диванам, вдоль которых только что прополз Цезарь.

На мгновение стало тихо, и вдруг Стив явственно услышал шорох в алькове. В полумраке трудно было разглядеть, что там происходит, но ему показалось, что роскошное ложе вместе с балдахином изменило положение. За дверью снова послышалась возня, и по каменным плитам пола проволокли что‑то тяжёлое.

– А ну давай, – громко крикнул кто‑то. Последовал сильный удар в дверь. Она затрещала, но не поддалась.

– Снизу поддавай!

Стив выстрелил несколько раз подряд. Раздались проклятия, но ответных выстрелов не последовало.

– Идите сюда, быстро, – послышалось сзади. Стив оглянулся. Ложа с балдахином на месте не было, и снизу в альков проникал слабый свет.

Райя, как тень, скользнула вдоль стены и исчезла в алькове, словно провалилась сквозь землю.

– Цезарь, Стив, быстрей!

Голос её донёсся уже откуда‑то снизу.

Цезарь, пригнувшись и волоча за собой сумку, в несколько прыжков пересёк комнату. Его красный халат мелькнул в полосе света, идущего снизу, и тоже исчез.

– Стив!

Стив приподнялся, прислушался. За дверью возились и сопели.

Итак, Цезарь всё‑таки поверил и не хочет оставлять его здесь. Первый раунд, кажется, выигран… Пятясь и не спуская взгляда с двери, Стив отступил к алькову. На месте ложа в полу светлело прямоугольное отверстие.

– Быстрей, Стив!

Это голос Райи. Они ждут и не уходят. Стив шагнул к отверстию. Ступени круто спускались в темноту. У самого выхода к стене прижималась тёмная фигура с бритой головой и обнажённым плечом – монах. Протискиваясь возле него, Стив бросил последний взгляд на дверь. Снизу под неё подсовывали что‑то. Дверь опять затрещала, и сквозь появившиеся в ней щели из коридора пробились полоски света.

Стив поднял пистолет, намереваясь выстрелить ещё раз, но монах потянул его руку вниз:

– Не надо, сэр. Быстрей спускайтесь!

Стив повиновался. Монах поднял над головой круглую плетёную корзину, которую держал в руках, и, размахнувшись, швырнул в сторону двери. Затем пригнулся и принялся вращать небольшое колесо в углублении стены. Над головой Стива послышался знакомый уже шорох, отверстие закрылось, и сверху над ним проехало что‑то тяжёлое. Очевидно, ложе с балдахином встало на своё место в алькове.И тотчас же грохот и торжествующие крики, донёсшиеся сверху, известили, что дверь выломана. Стив начал было спускаться, но его внимание привлёк монах, который прижался ухом к крышке люка и внимательно прислушивался к тому, что происходило наверху. А наверху происходило что‑то странное: шум и топот нарастали, крики усиливались, но это уже были крики ужаса и боли. Раздалось несколько выстрелов, чей‑то пронзительный вопль, удаляющийся топот ног, и наступила тишина.
– Кобры, – пояснил монах в ответ на вопросительный взгляд Стива. – Кобры не любят плохих людей…

Узким, извилистым подземным ходом пробирались около часу. Впереди монах с фонарём. За ним – Райя, Цезарь в своём бархатном халате, с сумкой, перекинутой через плечо. Шествие замыкал Стив с пистолетом в руке. Шли молча. Дыхания Райи почти не было слышно. Цезарь тяжело отдувался и часто вздыхал. Наконец в лицо пахнула парная духота экваториальной ночи. Монах погасил фонарь. Стив глянул вверх и увидел редкие звезды, просвечивающие сквозь полосы тумана.

Они находились в заброшенном карьере. Ещё несколько десятков шагов по щебнистой почве, и впереди матово блеснула спокойная гладь воды. Скальные склоны остались за спиной. Ущербный серп луны, висящей совсем низко над горизонтом, озарял оранжевым светом небольшую полукруглую бухту, обрамлённую тёмными берегами, узкую кайму пляжа, цепочку рифов, откуда доносился негромкий гул прибоя.

– Лодки нет, – сказал монах, – надо подождать.

Они присели на песок, ещё сохраняющий дневное тепло. Стив протянул пистолет Цезарю:

– Возьми.

– Карманов нет, – буркнул тот, – оставь у себя.

Стив сунул пистолет в кобуру под мышкой и лёг на спину, подложив под голову руки.

– Кассета осталась там? – спросил вдруг Цезарь.

– Моя или ваша?

– Твоя.

Стив похлопал себя по карману:

– Здесь. Вместе с твоим диктофоном.

Цезарь тяжело вздохнул, и снова воцарилось молчание.

Стив пытался сообразить, что, собственно, произошло… Скорее всего, вчерашнее нападение на Райю и ночная драка около монастыря были лишь разведкой. Главная операция планировалась сегодня. Кто‑то в монастыре связан с бандой. Поэтому местонахождение Цезаря бандитам стало известно. И может быть, его хотели только похитить… Чтобы запугать и добиться отказа от наследства… Интересно, кто инициатор? Этот анемичный вампир Пэнки или Люц, о котором упоминал Цезарь? Впрочем, если это попытка похищения, то инициатива могла исходить и от «глубоко верующего католика» Феликса Крукса. Круксу, вероятно, известно, что по собственной воле Цезарь не появился бы в Нью‑Йорке. Стив ещё и сейчас не был уверен в Фигуранкайне‑младшем и в благополучном исходе задуманной авантюры… Он мельком глянул на Цезаря. Тот сидел согнувшись, положив подбородок на острые колени. Что у него в действительности на уме? Неужели, кроме истории Востока и древней буддийской премудрости, его ничего не интересует? А что нашла в нём Райя? Или тут лишь женская хитрость, расчёты на возможное богатство?.. Странно, что она без сопротивления отдала пистолет…

– Лодка, – произнёс монах, вставая.

Невдалеке по гладкой, как зеркало, поверхности воды бесшумно скользила небольшая яхта с выключенным мотором. Спустя несколько минут её нос с шорохом зарылся в прибрежный песок.

– Куда она пойдёт? – спросил Стив, поднимаясь на ноги.

– Теперь это зависит от вас, сэр, – почтительно ответил монах.

– От меня? – Стиву показалось, что он ослышался.

– Конечно. Там ваши люди.

С носа яхты на песок спрыгнул Тео.

– Прошу садиться, – сказал он вежливо.

Стив обрадовано похлопал его по плечу:

– Помоги даме, Тео.
– Делается.

Через минуту все, кроме монаха, были на яхте.

– Прощайте, брат Хионг, – тихо сказала Райя.

Она скрестила руки на груди и низко поклонилась монаху.

Цезарь подошёл к самому борту и тоже поклонился:

– Спасибо, доктор Хионг; надеюсь, мы ещё увидимся и продолжим наши беседы. Пусть хранит вас премудрый Будда.

– Пусть хранит вас обоих премудрый Будда, – как эхо, откликнулся монах.

Мотор заработал, и яхта стала быстро отходить от берега.

– Спасибо! – крикнул Стив.

Монах, видимо, не расслышал. Отвернувшись, он уже шагал в сторону карьера. Подошёл Тео:

– Пусть леди и господин спустятся в салон: за рифами волна…

– Мы пленники? – спросил Цезарь, не глядя на Стива.

– Не дури, – отрезал Стив. – И вообще, ты мне надоел… Можешь завтра делать всё, что придёт в твою дурную учёную голову.

– Прости, Стив, – неожиданно сказал Цезарь. – Пойми, меня слишком часто обманывали, в том числе и те, кому я вначале доверял. Прости…

– Спускайтесь вниз. Выяснять отношения будем утром. А пока постарайтесь отдохнуть.

– Куда идём? – спросил Стив, когда Цезарь и Райя ушли в каюту.

– В Бандар‑Махарани, на юго‑западном берегу Малакки. Отсюда сто пятьдесят миль. К полудню будем. Оттуда можно проехать в Куала‑Лумпур автобусом. Вы тоже идите отдыхать. Мы сейчас поставим парус. Двигатель и парус. Ветер попутный. Долетим, как на крыльях… Ваш чемодан внизу в салоне, Стив… Шейкуна забрал его из отеля.

– Спасибо. А где Шейкуна?

– Там. – Тео махнул в сторону удаляющегося берега.

– Пойду сниму эту штуку, – Стив похлопал себя по груди. – Знаете, она мне всё‑таки не понадобилась.

– Там были американские парни, – усмехнулся Тео. – Они предпочитают стрелять.

– Чья работа?

– Made in USA. Шейкуна знает…

– Кажется, я подстрелил двоих.

Тео снова усмехнулся:

– Оттуда ни один не уйдёт… Взорвали буддийский храм. Буддисты уже режутся с мусульманами. Этих парней никто живыми не выпустит.

Чуть слышно гудели турбины. Стив отложил газету и лениво глянул в иллюминатор. Синева кругом. Казалось, самолёт висит неподвижно внутри огромного сине‑голубого шара. Только позади, в стороне Японии, которую они недавно покинули, ещё просматривалась бледная полоска облаков на границе голубой глади вод. Впереди был полет над океаном, Аляска, снежные просторы Канады, зимний Нью‑Йорк… Они должны прилететь туда завтра вечером. Надо сразу же позвонить Мэй… Впрочем, по календарю это будет «вчерашний» вечер, который они с Цезарем провели в Куала‑Лумпуре, где осталась Райя. Все‑таки удалось уговорить этого учёного упрямца оставить Райю под опекой Тео. Если Цезаря продолжают разыскивать, красота Райи послужила бы ещё одним «поисковым признаком»… Договорились, что Тео привезёт Райю в Нью‑Йорк сразу же, как завершится «операция X» – так они окрестили первую часть своего плана. Конец операции – вступление Цезаря в права наследника «империи» Фигуранкайнов.

Вчера Стив передал Старику по телетайпу очередную порцию сенсаций. Хороши будут мины Пэнки и Крукса, когда они развернут сегодняшние утренние газеты. Неплохой соус к тому, что писали в Куала‑Лумпуре и что, конечно, уже попало в нью‑йоркскую прессу. Стив ещё раз пробежал глазами жирные заголовки, которыми пестрела лежащая у него на коленях газета.«Кровопролитные столкновения религиозных общин в Сингапуре», «Подробности ночной резни», «Сотни убитых и раненых», «Разрушена святыня буддистов», «Губернатор ввёл чрезвычайное положение», «Британский министр по делам колоний летит в Сингапур», «Невинные жертвы религиозного фанатизма». Последняя заметка в нижнем правом углу полосы – конечно, информация для того, кто заварил всю эту кашу. Особенно последние строки: «В числе невинных жертв резни, устроенной религиозными фанатиками, оказался Цезарь Фигуранкайн‑младший – вероятный наследник мультимиллиардера Фигуранкайна, недавно погибшего в авиакатастрофе».
Вот так – вероятный наследник…

Стив постучал ладонью по газете:

– Читал, конечно?

– Отвяжись.

Стив посмотрел на своего соседа. Цезарь сидел нахохлившись, втянув голову в плечи, и глядел прямо перед собой широко раскрытыми, немигающими глазами. Он даже не расстегнул стартовые ремни. Теперь, без бороды, он казался старше своих лет, а запавшие бледные щеки придавали лицу нездоровый, измождённый вид.

– Напрасно переживаешь, – шепнул Стив. – А это, – он снова постучал по газете, – работает на нас.

Цезарь ничего не ответил, продолжая глядеть в одну точку.

– Ну не сиди ты, черт побери, как сова, страдающая запором, – не выдержал Стив. – Пойми, ты привлекаешь к себе излишнее внимание. Ничего с ней не случится. С Тео она в гораздо большей безопасности, чем была с тобой…

Цезарь молча покачал головой и принялся медленно расстёгивать привязные ремни.

– Выпьешь что‑нибудь?

– Нет.

– Выпьешь! Тебе это сейчас необходимо. – Стив нажал кнопку вызова.

Миловидная, совсем молоденькая японочка‑стюардесса возникла тотчас же.

– Два коньяка и пачку сигарет.

– Благодарю вас. Сейчас.

Коньяк и сигареты появились через мгновение.

– Выпей… За успех предприятия!

Цезарь нерешительно взглянул на коньяк и молча покачал головой.

– Ну ладно, черт с тобой! Не хочешь за успех, выпьем за удивительную женщину, которая неизвестно что нашла в тебе.

Цезарь чуть заметно усмехнулся и взял рюмку тонкими бледными пальцами.

– Если бы не она… – Он вздохнул.

– Догадываюсь…

– Я познакомился с ней несколько лет назад в Оксфорде и сразу потерял голову. Вокруг Райи крутилось тогда множество таких, как я, но она никому не отдавала предпочтения… Потом она уехала в Индонезию. Я поехал за ней… Это было уже после окончательного разрыва с отцом… Я был без средств, без планов на будущее, даже без надежд, но мне светила одна звезда – Райя… Я отыскал её на Бали… И произошло чудо… Сам не понимаю. – Он покачал головой. – Те месяцы в Индонезии – самые важные и счастливые в моей жизни… Я вдруг осознал, что достоинство и ценность человека определяются не цветом его кожи и не счётом в банке… Райя стала спутницей моей жизни… Я нашёл там настоящих, преданных друзей, встретился с братом Хионгом, который открыл мне глаза на многое и указал цель поиска… А теперь – зачем я ввязался?..

– Это обсудим позже, – сказал Стив. – Сейчас Райя… Пьём за неё. – Он выпил коньяк. – Ну же, Цезарь. Вот так… А теперь крепкого кофе.

– Я хотел бы подремать.

– Успеешь. Впереди десять часов полёта и ночь над Полярной Канадой. Мисс, два хороших кофе.

– Благодарю вас. Сейчас.

Стив окинул взглядом просторный салон первого класса.Кроме них с Цезарем, в заднем ряду сидели только пожилой японец, похожий на солидного бизнесмена, и японка неопределённого возраста – вероятно, супружеская пара. Мужчина дремал, женщина что‑то вязала. В Токио на посадке было много пассажиров. Большинство, по‑видимому, летели туристским классом.

– В Нью‑Йорке ты прежде всего позвонишь Круксу, – Стив отхлебнул кофе, – и условишься о встрече. Надо кое‑что обговорить с ним до дня оглашения завещания.

– Если Крукс жив…

– Жив, можешь не сомневаться. После моих корреспонденции в «Калифорния таймс» дело приобрело такую огласку, что тронуть Крукса сейчас было бы непростительной глупостью. Да он и сам за это время успел принять меры предосторожности.

– А если его заставили уничтожить завещание?

– Он на это никогда не решится. Кроме того, не забывай о кассете.

– Но он‑то о ней не знает.

– Зато хорошо знает о своей исповеди его преосвященству кардиналу Карл осу де Эспинозе.

– Которого не существует.

– Почему не существует? Существует. Только настоящий кардинал понятия не имеет о Феликсе Круксе.

– Так ты не выдумал его?

– Кардинала? Нет. Он даже мой дальний родственник, хотя, скорее всего, давно забыл о моем существовании. Он такой же фанатик веры, как ты – науки.

Цезарь скривился:

– Быть родственником настоящего кардинала и заниматься журналистикой!

– А по‑твоему, мне следовало пойти в монахи? Другой протекции он не оказал бы…

– Слушай, Стив, – Цезарь поставил на столик пустую чашку из‑под кофе, – а этот Тео… Ты давно знаешь его?

– Не очень. Но уверен в его надёжности и порядочности.

– Я не о том… В противном случае не оставил бы с ним Райю… Если все уладится, не захотел бы он вообще перейти ко мне, к нам. Понимаешь?

– Не знаю… До сих пор он работал в основном на одного филиппинского бизнесмена – моего друга. Захочет ли тот лишиться его?

– Вероятно, это вопрос вознаграждения. Можно пообещать ему больше, чем он имеет от твоего друга.

– Надо хорошо подумать, Цезарь… В Юго‑Восточной Азии, как и повсюду, деньги значат очень много, но, в отличие, например, от Штатов, далеко не все… Тут существуют связи, которые не в состоянии разорвать даже деньги.

Цезарь вздохнул:

– А такой человек мог бы очень пригодиться.

– Ещё бы.

– И уж если начать создавать надёжный клан…

Стив внимательно взглянул на своего спутника:

– Среди предков Фигуранкайнов были шотландцы?

– Не уверен, но моя бабка со стороны матери – ирландка.

– Ты её знал?

– Она жива. Бывал у неё не раз. У неё молочная ферма на юге Ирландии. Масло, сыры, сметана…

– Неплохое занятие. Кстати, теперь я понимаю, почему ты так упрям.

– Ирландская кровь? Это может быть и отцовское. Он тоже был упрям. Упрям и упорен. Поставив перед собой цель, он словно надевал шоры и не останавливался, пока не добивался своего.

– Ну, второе качество ты унаследовал не полностью.

– Как знать. Пока меня интересовало другое.

– Ладно, посмотрим. Будущее покажет. Кстати, Цезарь, я все хотел тебя спросить, – Стив свернул газеты и сунул их в карман на спинке впереди стоящего кресла, – тебе что‑нибудь известно о намерении боссов ОТРАГа создать второй полигон, подобный африканскому?

Цезарь задумался.

– Определённого ничего, – он принялся по привычке покусывать пальцы, – но разговоры были.Люц однажды упоминал в этой связи о Южной Америке…
– Так вот, незадолго до смерти твой отец откупил у бразильского правительства «кусочек» сельвы – где‑то у границы с Венесуэлой. Если мне память не изменяет, около ста тысяч квадратных километров.

– Столько же, как и в Конго, – кивнул Цезарь. – Может быть, тоже ОТРАГ?

– Ничего иного нельзя вообразить… Это совершенно необжитая и неисследованная территория. Непроходимая сельва. Добраться туда можно только по воздуху. А вот где там можно сесть, не знаю. Я однажды был на юге Венесуэлы. Так называемая «цивилизация» не выходит там за пределы редких совсем маленьких посёлков. Связь только самолётом. А вокруг море сельвы, где время остановилось в каменном веке. Местные индейцы когда‑то отступили из прибрежных районов. Под напором испанских завоевателей они ушли в сельву и остались там такими же, какими были в пятнадцатом столетии.

– Неплохое местечко для секретов ОТРАГа.

– Как и в Конго.

– Наверно, ещё лучше. А как удобно! Запускать аппараты можно из Конго, а сажать в Бразилии. Или наоборот.

– Они их уже запускают, – Стив извлёк из пачки сигарету, принялся крутить в пальцах. – Все эти сообщения о «летающих тарелках»…

– Я полагаю, это пока выдумки, – задумчиво сказал Цезарь. – Я читал в газетах… Похоже на фантастику. Но, знаешь, психологически это можно понять. Человечество вышло в космос. Интерес к «братьям по разуму» разгорается на новой основе. Как вообразить себе космос необитаемым, если мы уже делаем в нём первые шаги? Противоестественно! Отсюда всякие спекуляции…

– Нет, дыма без огня не бывает, – решительно возразил Стив, раскуривая сигарету, – поверь моему чутью журналиста. Мне, правда, самому приходилось проверять информации о «тарелках». Чаще все оказывалось обыкновенной липой… Но я допускаю, что кто‑то действительно мог видеть что‑нибудь вроде «летающих тарелок». А это могли быть «тарелочки» ОТРАГа.

– В «братьев по разуму» ты совсем не веришь, Стив?

– В инопланетных – нет. Тут, на Земле, у нас с тобой могут оказаться «братья по разуму». Кстати, установить с ними контакт – это тоже возможная статья расходов. Да ещё такая, которая в будущем принесёт немалую прибыль.

– Ты уже начинаешь думать не просто о расходовании миллиардов моего отца, но и о прибыли. Ты прогрессируешь…

– То, о чём мы говорили, вовсе не означало выбрасывания денег псу под хвост, – отпарировал Стив.

– Но о прибыли ты упомянул впервые.

– Не цепляйся. Прибыль бывает разная.

– Пожалуй, мы рано заговорили об этом. Надо ещё войти в права наследства…

Стив не ответил, и разговор прервался. Когда спустя некоторое время Стив снова глянул в иллюминатор, внизу простирались белые разводы облаков. Среди них местами ещё проглядывала поверхность океана, но уже не голубая, как час назад, а сероватая, с холодным стальным отливом, в мелких морщинах волн. По разводам облаков медленно скользила далёкая тень самолёта. «Боинг» продолжал свой путь на северо‑восток из сегодняшнего во вчерашний день.

Они благополучно приземлились в нью‑йоркском международном аэропорту почти на сутки раньше, чем вылетели из Куала‑Лумпура. Вечерело. Подходил к концу сумрачный декабрьский день.

Пока добрались на такси до отеля «Рузвельт» на Мэдисон‑авеню, стемнело совсем. Повалил мокрый снег. Стив выбрал «Рузвельт» потому, что никогда раньше не останавливался в этом отеле и рассчитывал, что его тут никто не знает.роме того, «Рузвельт» находился в самом сердце Манхэттена, между 45‑й и 46‑й улицами, невдалеке от офиса Крукса, который помещался на Пятой авеню – в стоэтажной башне «Эмпайр стейт билдинг».
Стив снова воспользовался паспортом на имя Хорхе де Эспинозы и попросил трехкомнатные апартаменты для себя и своего брата. Через несколько минут они с Цезарем уже осматривали своё нью‑йоркское пристанище на десятом этаже «Рузвельта». Апартаменты оказались намного скромнее тех, которые Стив занимал в Акапулько, но, главное, тут было тепло и относительно безопасно. На всякий случай Стив проверил все углы и выступы – нет ли подслушивающей аппаратуры, – но не обнаружил ничего подозрительного.

– Для страховки давай говорить о делах только при включённом радио и шёпотом, – предложил Цезарь.

– О’кей. И может быть, по‑испански?

– Можно, дорогой брат Хорхе, – кивнул Цезарь, переходя на испанский.

– Ого, да у тебя и испанский – как английский.

– Я довольно свободно владею двенадцатью языками, – скромно признался Цезарь.

– Когда‑нибудь ты перечислишь их мне… Я, увы, могу говорить только на пяти.

– Включая родной?

– Ну естественно.

– Я его исключаю, когда говорю о языках.

– Значит, тринадцать… Знаешь, ты мне начинаешь все больше нравиться, Цезарь.

– Не крути… Я‑то ведь догадываюсь, что в душе ты считаешь меня инфантильным недотёпой.

– Ну не совсем так, хотя от инфантильности ты полностью не избавился.

– Постараюсь исправиться в кратчайшие сроки, если, конечно, мы с тобой уцелеем.

– Все ещё боишься?

– Здесь даже больше, чем в Сингапуре.

Однако и оживление, и вид Цезаря свидетельствовали, что он преувеличивает. Он явно воспрянул духом, очутившись в Нью‑Йорке.

Стив не преминул сказать ему об этом.

Фигуранкайн‑младший пожал плечами, но ничего не ответил.

Они условились, что, разобрав вещи и переодевшись, спустятся в город и по уличному автомату позвонят: Цезарь – Круксу, а Стив – в Лос‑Анджелес.

Спустя полчаса на пустом перекрёстке Мэдисон‑авеню и 46‑й улицы Цезарь уже набирал номер телефона Крукса в его офисе.

– Скорее всего, он уже дома, – предположил Стив, – а домой звонить опасно, его домашний телефон может прослушиваться.

– А офис нет?

– Офис едва ли… Все‑таки «Эмпайр стейт билдинг»! Цезарь кончил набирать номер, и трубка почти сразу ответила голосом Феликса Крукса.

Цезарь быстро взглянул на Стива, и Стив приблизил ухо к самой трубке, которую Цезарь немного отвернул в его сторону.

– …Крукс слушает, – отчётливо услышал Стив.

– Добрый вечер, Феликс, – сказал Цезарь. – Вы меня не узнаете?

– Извините… Нет.

– Это Цезарь.

Трубка поперхнулась.

– Какой… Цезарь? – донеслось спустя некоторое время до Стива в промежутки между приступами кашля.

– Цезарь… Ну разве вы меня не узнали, Феликс? В последний раз вы переслали мне чек на пять тысяч долларов, и они очень выручили меня.

Трубка молчала.

– Феликс, мне необходимо срочно повидаться с вами.

Трубка продолжала молчать.

– Я для этого специально приехал в Нью‑Йорк.

– Значит, ты звонишь из Нью‑Йорка? – чуть слышно простонала трубка.

– Да, причём из центра. Это недалеко от вас. –Трубка снова умолкла. – Лучше нам повидаться сразу. Я только что прилетел.– Как же тебе удалось?.. Нет‑нет, не отвечай ничего. Потом… Я все ещё не могу поверить.

– Тем не менее это я, Феликс. Живой и невредимый.

– Ты один… прилетел?

Цезарь быстро взглянул на Стива.

Стив торопливо закивал.

– Один…

– Ну хорошо… Приходи… Но сейчас же… Из холла Эмпайра поднимешься на тридцать восьмой этаж. Постарайся войти в лифт один… Сейчас это нетрудно. Я тебя встречу… И смотри… будь осторожен…

– Понимаю. Спасибо. Иду.

Цезарь повесил трубку и посмотрел на Стива.

– Поехали, – решил Стив. – Не стоит терять время. Я позвоню позже.

На соседнем перекрёстке они поймали такси и через несколько минут были уже у подножия расцвеченной неонами стоэтажной башни Эмпайра. Впрочем, вершина небоскрёба не была видна. Она терялась в снежной мгле.

В облицованный красноватым мрамором обширный холл Эмпайра они вошли через разные двери: Цезарь направился к лифтам, а Стив, покрутившись по холлу, где людей было сравнительно немного, подошёл к телефонным будкам. У междугородных автоматов никого не было. Наблюдая издали за Цезарем, Стив набрал код Лос‑Анджелеса и номер Мэй. Телефон не отвечал. Видимо, Мэй дома ещё не было. Стив ждал довольно долго, но телефон так и не откликнулся. За это время Цезарь успел исчезнуть в лифте. Из холла он уехал один. Стив набрал номер Старика в редакции «Калифорния таймс». Тоже неудача… Рабочий день в Лос‑Анджелесе, видимо, уже кончился. Мисс Перш на посту не было, и Старика в его кабинете тоже. «Позвоню попозже», – решил Стив и отправился в бар, расположенный в самом верхнем подземном этаже Эмпайра, над гаражами.

В баре за стойкой Стив встретил знакомого фотокорреспондента из бостонской вечерней газеты. Звали его Джон, а фамилию Стив забыл. Джон был уже «тёпленький». Он попытался расцеловать Стива мокрыми губами и «по секрету» сообщил некоторые пикантные подробности гибели Фигуранкайна‑старшего, которые, по‑видимому, ещё смаковали провинциальные газеты. Стив без труда узнал в этих «подробностях» свои материалы. Он мысленно благословил Старика, что тот держит в тайне имя собственного корреспондента «Калифорния таймс». Ещё Стив узнал от Джона, что завещание Фигуранкайна‑старшего будет открыто в четверг на следующей неделе.

– Только никого из журналистов не пустят… Это определённо, – объявил Джон и в подтверждение громко икнул в лицо Стиву.

Стив заказал ему новую порцию виски, допил своё, расплатился и поднялся в холл Эмпайра. Цезаря ещё не было видно.

Стив вышел наружу и обошёл, не торопясь, прямоугольник Эмпайра. Он шагал, засунув руки в карманы лёгкого плаща, с наслаждением вдыхал сырой холодный воздух, пропитанный запахами бензина, дыма, сернистого газа, и думал о том, как, в сущности, хорошо очутиться в самом центре Нью‑Йорка, вдали от тропической духоты, подземелий с кобрами, ночей больших ножей, после почти трехнедельного балансирования на краю пропасти. Конечно, и Нью‑Йорк не самое безопасное место на Земле, но тут, по крайней мере, известна цена риска, тут все знакомо и привычно, и, если у тебя под мышкой надёжный пистолет, ты можешь чувствовать себя в относительной безопасности, как обычный средний американец. На углу 34‑й улицы и Пятой авеню Стив увидел полицейский патруль – двух здоровенных парней, белого и мулата, и обрадовался им, как хорошим знакомым.

– Честь, – сказал Стив, проходя мимо них и небрежно касаясь шляпы.

Они молча салютовали ему, с достоинством и тоже небрежно.

Цезарь выходил из лифта в тот самый момент, когда Стив снова завернул в холл.
Они обменялись многозначительными взглядами, вышли в разные двери и сошлись на Пятой авеню, в двух кварталах от Эмпайра.
– Ну как? – поинтересовался Стив.

– В порядке. Но он трусит ещё больше меня…

– Ещё бы, – кивнул Стив. – Но, в основном, зря… Что ещё?

– Завещание… оно… действительно существует, Стив. И похоже, если они не уберут меня до следующего четверга, я окажусь… у пульта управления всей этой чертовщины.

– Так ты что, только теперь поверил?

Цезарь вздохнул:

– Понимаешь, если совсем честно, только теперь.

– Ну и дурак, – беззлобно сказал Стив. – Я всё‑таки считал тебя немного умнее, мудрец.

– Но уж теперь наши пути сошлись до конца, – взволнованно шепнул Цезарь, беря Стива под руку. – До самой визы в рай.

– Думаешь, нам дадут её?

– Если мы осуществим задуманное? Получим наверняка. Можешь не сомневаться.

– Ты, конечно, имеешь в виду рай буддийский? – уточнил Стив.

– У нас будет право выбора.

– О’кей. – Стив поднял руку, заметив свободное такси. – Но не будем торопиться.

– Тогда зачем такси? Пошли пешком.

– Я имел в виду рай, мудрец, а не «Рузвельт».

– В рай, конечно, не будем… Сначала надо выхлопотать визы в ад – Люцу и ещё кое‑кому.

– Словом, дел много, – резюмировал Стив, садясь в машину. – Не до рая теперь.

Шофёр подмигнул понимающе:

– А может, отвезу, ребята? Тут есть один поблизости – на Сорок второй улице. Если вы из провинции, всю жизнь вспоминать будете.

– Спасибо, – сказал Стив. – Когда‑нибудь в другой раз. А пока поезжай в «Рузвельт».

По прибытии в «Рузвельт» Цезарь объявил, что голоден.

– Крукс не накормил тебя? – удивился Стив.

– И в мыслях не имел.

Они прошли в лифт.

– О чем же всё‑таки вы говорили? – спросил Стив, нажимая кнопку. – Ты пробыл там больше часа.

– Он рассказывал сказки, как пытался разыскать меня.

– Может, и не совсем сказки, Цезарь.

– Ну ты, например, нашёл меня, и эти подонки, подосланные Люцем, или Пэнки, или ещё не знаю кем, тоже…

Стив вспомнил, каким путём он разыскал Цезаря, и усмехнулся:

– Крукс мог не располагать моими «возможностями». – Он подчеркнул последнее слово.

– Нет, я не верю ему, – решительно объявил Цезарь, – Крукс совсем не заинтересован в моем появлении. Между прочим, у него на столе лежала газета с сообщением, что меня прикончили в Сингапуре.

– Опять «не верю». – Стив безнадёжно махнул рукой. – Однако в существование завещания ты поверил.

– Он подтвердил то, что я уже знал от тебя…

Лифт остановился.

– Наш этаж, – предупредил Стив. – Выходим или поехали наверх в ресторан?

– Лучше выйдем. Поужинаем у нас.

– О’кей.

Ужинали в комнате Цезаря. Когда официант удалился, Стив запер дверь в коридор, заложил цепочку и включил на полную мощность какую‑то музыкальную программу. Потом вернулся к столу и открыл бутылку с шампанским.

– Пьём за доверие, – предложил Цезарь. – За наше взаимное доверие во всем. Согласен?

– И за успех начатого. Они сдвинули бокалы.

– О чем же ещё был разговор? – Стив вернулся к интересовавшей его теме.– Переходим на испанский?

– Как хочешь. Эта штука так гремит, что при ней никакая электроника не сработает. Музыка, называется…

– Крукс рассказал немного о процедуре в четверг. Будет совет директоров CFS, представители родственных банков, кто‑то от Рокфеллера, из Швейцарии, ещё несколько человек. Он называл фамилии, но я их не знаю. В основном, самые белые акулы.

– Самые белые? Что это значит?

– Ну самые‑самые… Из большого бизнеса. Штаб «империи» и главные вассалы.

– А Люц?

– Ну что ты! Эти останутся в тени. Но тотчас все будут знать.

– А Пэнки?

– Должен быть, но Крукс говорит, что он сейчас болен.

– Вероятно, получил подробные известия из Сингапура.

– Не знаю. Ещё Крукс предупредил, что могут быть все, кто предъявит права на наследство. Но пока никто не обращался.

– Кроме тебя.

– Меня он просил раньше времени не объявляться и прибыть в его офис точно в назначенное время – к четырнадцати ноль‑ноль в четверг. Сказал, чтобы я позаботился о надёжной охране – нанял трех–четырех частных детективов. Дал даже телефон одного такого бюро.

– А деньги дал?

– Дал. Пока две тысячи.

– Немного.

– До четверга должно хватить.

– А если нанимать детективов?

– Знаешь, Стив, я не хотел бы связываться с людьми, которых мы не знаем.

– Верно. Попробуем организовать это иначе.

– Как?

– Если захочешь, тебя будут охранять мои приятели – журналисты из «Калифорния таймс».

– Крукс сказал, что журналистов на церемонию открытия завещания не допустят. Так решил совет директоров. Потом Крукс проведёт пресс‑конференцию для журналистов.

– Чего‑то боятся, – заметил Стив. – Тем более нужны надёжные парни. Жаль, что Тео остался в Куала‑Лумпуре. Ладно, посоветуюсь завтра со Стариком.

– Кто это?

– Главный редактор «Калифорния таймс».

– Но, Стив, Феликс сказал, журналистов…

– Вздор. Скажешь, что это твоя охрана. Никто не станет проверять их документы. Ты забываешь, мудрец, кем ты собираешься быть. Каждое твоё желание станет законом.

– А пока Крукс предложил мне не появляться больше у него и звонить лишь в самом крайнем случае.

– Все это понятно. Пока ты только куколка и должен затаиться. Бабочка выпорхнет из кокона в четверг после полудня.

– Ещё почти целая неделя, Стив.

– Ничего, у нас будет чем заняться.

– Знаешь, Стив, – Цезарь медленно цедил сквозь зубы шампанское, – у Феликса там тоже телохранители – целых трое. Здоровенные, как слоны, и свирепые, как бульдоги. Все в одинаковых серых костюмах, с бычьими шеями, квадратными подбородками, не отступают от него ни на шаг и не вынимают рук из карманов.

– А когда ты с ним разговаривал?

– Сидели в комнате секретаря, но дверь была приоткрыта.

– Он правильно делает, – усмехнулся Стив. – Тоже не хочет получать преждевременную визу в рай. Ну, ещё по глотку шампанского и расходимся?

– Как же с твоими телефонами, Стив? – Цезарь отодвинул пустой бокал.

– Мэй позвоню сейчас отсюда, а Старику завтра утром. Время ещё терпит.

Однако телефон Мэй снова не ответил.

На следующий день по уличному автомату возле одной из закусочных «Мак‑Дональдс» Стиву удалось связаться со Стариком.Кажется, Старик даже обрадовался.

– Стив? Ладненько… Ты откуда?

– Из Нью‑Йорка. Звоню с Бродвея.

– Какие новости?

– Все в порядке. Привёз его с собой.

– Его?.. М‑м… – Наступила короткая пауза. – Но…

– Я читал… Пока дайте опровержение, а подробности – к вечеру телетайпом.

– Дальнейшие прогнозы?

– Вполне благоприятные. Церемония в четверг.

– Смотри, будь осторожен. Сейчас особенно.

– Понимаю… А вы там раскручивайте колесо.

Трубка хрюкнула:

– Думаешь, мы тут глупее тебя.

– Две просьбы, шеф.

– Деньги получишь у нашего нью‑йоркского представителя. Кстати, на твоём личном счёту тоже кое‑что прибыло.

– Спасибо, но я не о том. Мне срочно нужны в Нью‑Йорке трое наших надёжных парней, например, Честер Ронн и ещё пара того же покроя.

– Гм… Надолго?

– До конца будущей недели.

– А кто платит?

– Пока никто. На добровольных началах… Но в перспективе – первополосный материал, а возможно, и ещё кое‑что.

– Надо подумать…

– Но недолго… Они должны быть тут не позже завтрашнего утра.

– Где им тебя искать?

– Отель «Рузвельт». Встречу в холле.

– Что ещё?

– Ещё… – Стив замялся. – Ещё Мэй Уилкинс, шеф. Вы давно обещали ей командировку…

– Уже выполнил обещание. Она четвёртый день в Москве – нашим представителем.

– От неё были сообщения?

– Все в порядке. Жду твоих материалов…

– А как с Честером и остальными?

– Позвонишь мне домой вечером.

Щелчок. В Лос‑Анджелесе Старик положил трубку, Стив посмотрел вокруг. Вблизи по‑прежнему не было ничего подозрительного.

Прохожие торопливо бежали мимо, подняв воротники. Никто не обращал на Стива внимания. Над входом к «Мак‑Дональдсу» очаровательная блондинка, на которой, кажется, не было ничего, кроме кружевного фартучка, призывно улыбаясь, протягивала тарелку с жареным цыплёнком. Стив осторожно повесил телефонную трубку на крючок и направился к «Мак‑Дональдсу» съесть ленч.

Честер Ронн появился утром в воскресенье. Стив встретил его в холле «Рузвельта» и сразу потащил наверх к Цезарю. По пути Честер объяснил, что ещё двое – Бен Килл и Фред Робертсон – прилетят вечерним самолётом.

Цезарю Честер понравился. Румяный, рыжий, широкоплечий, с открытым круглым лицом и выпуклыми голубыми глазами, он, казалось, только что сошёл с одного из рекламных щитов, с которых такие же вот молодые, пышущие здоровьем парни предлагают таблетки от бессонницы или шампунь, предупреждающий облысение.

Стив кратко ввёл Честера в курс дела, и тот охотно согласился сыграть предложенную роль, добавив, что в юности мечтал стать киноактёром, даже снимался статистом в нескольких голливудских фильмах.

Бена Килла и Фреда Стив тоже хорошо знал и заверил Цезаря, что они будут достойными партнёрами Честера. Цезаря, правда, немного смущало, что Честер не похож на слоноподобных бульдогов Крукса, но Стив считал, что это и к лучшему. Совсем необязательно, чтобы телохранителя можно было отличить за милю. Договорившись обо всём, они оживлённо болтали до полудня. Честер рассказывал о калифорнийских новостях, об очередной охоте на «ведьм» в Голливуде, Стив – о своих филиппинских впечатлениях. Цезарь, которого Стив отрекомендовал Честеру в качестве знаменитого востоковеда, – о пещерных буддийских храмах на Яве и Суматре.

Когда Цезарь ненадолго вышел из комнаты, Стив шёпотом предупредил Честера, что его роль сопряжена с некоторым риском, ибо Цезарь прибыл в Нью‑Йорк инкогнито за получением наследства и, кроме того, его преследует некая восточная мафия за разглашение семейных тайн одного из султанов острова Бали.Честер объявил, что благодаря всему этому его роль становится ещё более занятной, и поинтересовался, какой именно первополосный материал имел в виду Старик, когда направлял его к Стиву.

– И наследство, и мафия, – пообещал Стив, – в четверг ты этот материал получишь.

Стив в свою очередь поинтересовался, захватил ли Честер какое‑нибудь оружие.

Честер развеселился, хлопнул Стива по плечу и выложил на стол два автоматических пистолета, пружинный нож и кастет.

Возвратившийся в этот момент Цезарь удивлённо оглядел арсенал на столе и попросил один из пистолетов «во временное пользование».

Честер отдал ему пистолет вместе с кобурой, которую отстегнул из‑под пиджака.

После этого Честер объявил, что приступает к исполнению своих обязанностей, и Стив оставил их с Цезарем в ожидании ленча, а сам отправился в город – в бюро нью‑йоркского представителя «Калифорния таймс».

Однако связаться с Мэй из нью‑йоркского представительства тоже не удалось. Корпункт в Москве не отвечал, а из гостиницы «Москва», где остановилась Мэй, сообщили, что госпожа Уилкинс вышла утром и ещё не вернулась.

Стив глянул на часы. Два часа дня – значит, в Москве девять вечера. Мэй могла быть в театре или на каком‑нибудь приёме.

Прощаясь с Антони Роадсом – нью‑йоркским корреспондентом «Калифорния таймс», Стив объявил, что зайдёт завтра или во вторник.

Роадс удивлённо поднял брови:

– А деньги? Разве они тебе не нужны?

– Давай, что у тебя для меня.

Роадс протянул чек:

– Прислали сегодня авиапочтой.

Стив не глядя сунул чек в карман.

Уже у входа в метро в поисках мелочи Стив извлёк из кармана чек, развернул его и раскрыл рот от удивления.

Четыре тысячи долларов! В два раза больше, чем этот скряга Крукс счёл возможным выделить позавчера Цезарю. Ну и ну! Акции Стива в «Калифорния таймс» стремительно шли в гору.

Понедельник, вторник и среда прошли спокойно. Цезарь не покидал апартаментов в «Рузвельте». Он теперь ни на минуту не оставался один. В воскресенье вечером прибыли Бен и Фред – молодые, здоровые парни, под стать Честеру, и тотчас включились в игру. Все трое устроились в «Рузвельте» и по очереди дежурили у Цезаря. Стив помог Цезарю написать «тронную речь», которую Цезарь должен был произнести перед «белыми акулами» штаба «империи» Фигуранкайнов после оглашения завещания. Она была составлена в духе первого пункта их сингапурской программы, резка, лаконична, содержала угрозы в адрес «либералов», ответственных за гибель Фигуранкайна‑старшего, сдержанные похвалы Феликсу Круксу и торжественное обещание укреплять священные традиции фирмы, заложенные её основателем. В заключение Цезарь должен был сказать об ответственности каждого, кто хочет продолжать сотрудничество с ним, о строжайшей секретности всех начинаний, действий и планов, о недопустимости утечки информации, о категорическом запрете обращений в прессу через его голову и об отмене пресс‑конференции, анонсированной Феликсом Круксом.

Цезарь выучил текст «тронной речи» наизусть, отрепетировал выступление шёпотом в ванной комнате, где они закрылись вдвоём со Стивом, предварительно пустив воду из всех кранов и душевых устройств. После генеральной репетиции текст «тронной речи» был порван на мелкие клочки и спущен в унитаз.

Казалось, все было в порядке, кроме только одного… Стив так и не смог дозвониться в Москву к Мэй.По‑видимому, она была в эти дни очень занята, и он не мог поймать её ни в корпункте, ни в гостинице. А оставить ей свой телефон в Нью‑Йорке он не решался, пока главная операция не завершилась.
Наконец, наступил четверг. Без пяти минут два Цезарь Фигуранкайн‑младший в сопровождении своих «телохранителей» и Стива подъехал на такси к башне Эмпайра. Вокруг стояло множество машин, а в мраморном холле не протолкнуться было от журналистов. Возле стен над головами торчали блестящие шары юпитеров и возвышались камеры телевизионщиков. Проход к лифтам преграждала цепочка полицейских. Они проверяли документы и пропускали не каждого. Для представителей прессы допуск к лифтам был, очевидно, закрыт. Цезарь в сопровождении своих «телохранителей» протиснулся к цепочке полицейских и протянул паспорт сержанту. Сержант небрежно раскрыл паспорт, замер и вытаращил на Цезаря глаза. Цезарь кивнул на провожатых, сержант вытянулся, с величайшим почтением вернул Цезарю паспорт и лично проводил Цезаря и его «охрану» до лифта. Стив, оставшийся за полицейским кордоном, заметил, что кое‑кто из журналистов насторожился. Вслед удаляющемуся Цезарю защёлкали фотоаппараты, зажужжало несколько кинокамер.

Стив потолкался среди журналистов, прислушиваясь к разговорам, ловил обрывки фраз.

– Вздор, ничего интересного не произойдёт…

– Тогда зачем столько предосторожностей?

– Именно поэтому. Там, наверху, все давно решено и известно…

– И мы ничего не узнаем.

– Скорее всего…

– А я говорю, он все завещал военным…

– Будет создан специальный фонд Фигуранкайна: премия за новую военную технику. Фигуранкайновская всемирная премия войны, наподобие Нобелевской премии мира… Ха‑ха‑ха!..

– Если известие о гибели его сына подтвердится…

– Парня, конечно, убрали, как и его папочку…

– Самое пикантное во всей этой истории, господа, как обкакалась «Калифорния таймс»! Три дня назад они опровергли сообщение о смерти молодого Фигуранкайна.

– Обкакались не обкакались, а миллионы на этом деле загребли.

– Больше не загребут. Придётся сокращать тиражи.

Кто‑то потянул Стива за рукав. Стив быстро обернулся. Это был Джон – фотокорреспондент «Бостонских вечерних новостей».

– Привет, Стив. Не знаешь, кто это тут прошёл недавно? Такой высокий, моложавый, и за ним трое в штатском.

– Успел снять?

– Успел, но не очень удачно. Вполоборота. Кто это?

– Никому не скажешь?

Джон прижал указательный палец к губам.

– Цезарь Фигуранкайн‑младший со своей охраной, – шепнул Стив.

– Что‑о! – завопил Джон таким голосом, что вокруг начали оглядываться.

– Ты не расслышал?

– Честно?

– Абсолютно.

– Ах черт побери, – пробормотал Джон и растворился в толпе, ожесточённо работая локтями.

Прошло около часа. Стало душновато. Народу все прибывало. Холл глухо гудел. Вдруг в толпе возникло движение. Вспыхнули юпитеры. Стив глянул поверх окружавших его голов. Цепочки полицейских уже не было видно, и корреспонденты теснились возле лифтов.

Внезапно послышался чей‑то крик, и толпа шарахнулась к выходам. Стив прижался к стене, чтобы не быть увлечённым общим потоком. Мимо него с трудом протиснулся кто‑то из телевизионщиков с треногой в руках, возмущённо бормоча:

– Ну чего приклеился! Они уже разъезжаются. Спустились прямо к подземной стоянке.

Через минуту холл почти опустел. Стив поправил на себе плащ. Обнаружил, что не хватает одной пуговицы. Осмотрелся и увидел её в нескольких шагах на мраморном полу. Подняв пуговицу, он хотел пройти к лифтам, но из центрального лифта выскочил Бен Килл и, увидев Стива, бегом направился к нему.
Осмотрелся и увидел её в нескольких шагах на мраморном полу. Подняв пуговицу, он хотел пройти к лифтам, но из центрального лифта выскочил Бен Килл и, увидев Стива, бегом направился к нему. Лицо Бена сияло так, словно наследство получил он сам.
– Ну что там? – спросил Стив.

– Ох, колоссально, – Бен с трудом перевёл дыхание, – ну и надрал же он нас всех, Стив. Если бы мы только знали…

– Порядок?

– Полный. Все ему. И знаешь, он их сразу всех в горсть. Кто бы мог подумать! Железная хватка. А ты – «востоковед, учёный»… И знаешь, я даже поверил. Он мне сначала и показался каким‑то малахольным. Там, в этом синклите, был один длинный старик с оттопыренными ушами, вот так, – Бен приложил ладони к своим собственным ушам, чтобы изобразить уши старика…

– Мистер Пэнки?

– Он самый… Так он сначала глядел на Цезаря, как удав на кролика, а под конец прослезился, расцеловал его и сказал, что новый глава концерна может рассчитывать на него, как на самого себя. А в конце заседания крикнул: «Цезарь умер, да здравствует Цезарь!» И все стали аплодировать.

– Так и должно быть, – сказал Стив, с трудом пытаясь скрыть охватившее его волнение. – Ты, Бен, сейчас, конечно, к телетайпу?

– Само собой… Цезарь отпустил меня до вечера. Да, Стив, он велел передать тебе, чтобы ты сейчас же ехал в отель «Амбассадор». Там будет приём для самых избранных. Цезарь ждёт тебя… Чао!

Бен исчез. Стив неторопливо направился к выходу. Приём в «Амбассадоре»… Этот отель – святая святых американского большого бизнеса. Будут, конечно, и Феликс Крукс, и Пэнки. Что Цезарь задумал? Следует ли так сразу раскрывать себя? Феликс Крукс, без сомнения, его хорошо помнит… Где‑то в подсознании таилась мысль, что сейчас появляться на сцене ещё рано. Черт бы побрал этого Цезаря. Не успел выплыть на поверхность и уже торопится. Этот вариант с приёмом они не предусмотрели… Непростительная ошибка. Что Цезарь мог ляпнуть о нем Феликсу Круксу?

Стив не спеша шагал вверх по Пятой авеню в сторону «Рузвельта». Из‑за облаков проглянуло низкое уже солнце, осветило верхние этажи по правой стороне улицы. Там, высоко наверху, оконные стекла превратились в чистое золото… Золото… Стив подумал, что теперь Цезарь, если захочет, сможет выстроить себе дом с настоящими золотыми окнами. Интересно, хватит ли у него отваги и… сил?.. Стив усмехнулся: «Ведь самое простое – ограничиться первым пунктом их программы… Просто, безопасно и, главное, никаких хлопот… Машина отрегулирована. Действительно ли безопасно? Ну, если этот Пэнки говорил искренне, скорее всего, так и есть».

Стив вдруг почувствовал томящую усталость… Не окажется ли он в роли доброго и глупого волшебника, который подарил маленькому злому мальчишке волшебную палочку, исполняющую все желания? Ну, в этом случае палочка должна сработать прежде всего против самого волшебника… Что ж, будущее вскоре покажет… А Райя, что ждёт теперь её? Впрочем, почему Райя? Мэй…

А если плюнуть на все? Пока ещё не поздно, выйти из этой игры?.. Сейчас у него есть кое‑какие деньги. Поначалу им с Мэй хватило бы. Можно попытаться написать книгу. Материала предостаточно… Или потом он всю жизнь будет жалеть, что не использовал единственный представившийся ему настоящий шанс? Улица снова стала сумрачной. Окна наверху погасли. Солнце ушло за облака. «Что же делать?.. Если и сегодня не дозвонюсь, надо будет послать Мэй телеграмму. А сейчас, пожалуй, самое правильное – зайти в „Рузвельт“ и позвонить оттуда Цезарю в „Амбассадор“». Стив решительно свернул на 45‑ю улицу, в сторону Мэдисон‑авеню.Холл «Рузвельта» был почти пуст. Стив направился прямо к лифтам, но навстречу ему из кресел, стоящих в холле, поднялись двое в штатском.

– Стив Роулинг?

Стив замер на месте. Он же зарегистрирован в этом отеле как Хорхе де Эспиноза. Впрочем, в кармане его настоящий паспорт. Стив инстинктивно протянул руку к карману, чтобы убедиться.

В спину уткнулось что‑то твёрдое.

– Не шевелиться. Уголовная полиция. Вот ордер на арест.

Тот, что оказался впереди, протянул Стиву какую‑то бумагу. Стив машинально взял её, хотел развернуть, и на запястьях у него с лёгким треском защёлкнулись наручники.

– В первый раз попадается, – усмехнулся второй, выступая вперёд и пряча пистолет. – Бывалые на такую приманку не берут, Билл. – Он запустил руку под пиджак Стива и ловко извлёк пистолет и бумажник.

– Все в порядке. Этот самый, – добавил он, листая паспорт. – Пошли.

– В чем дело, ребята? – поинтересовался Стив, продолжая держать в скованных руках свёрнутую вчетверо бумагу.

– Там написано, – сказал тот, которого назвали Биллом. – Давай, идём.

– Все‑таки объясните сначала, – настаивал Стив. – Не хотел бы вас расстраивать, но вы больше похожи на гангстеров, чем на полицейских. Я ещё могу поднять шум.

Билл грязно выругался, но второй взял бумагу из рук Стива, развернул и поднёс ему к глазам.

– Вот, читай: ордер прокурора на арест. Тут твоя фамилия и прочее… прочитал? И вот дальше: арестовать по подозрению в убийстве Карлоса де Эспинозы – кардинала римско‑католической церкви.

– Неплохо сработано, – сказал Стив. – Интересно, когда его успели убить?

– Тебе лучше знать, – отрезал Билл. – Пошли.

«Что же это такое, – думал Стив, направляясь со своими провожатыми к выходу, – недоразумение, провокация, или… или это уже сработала волшебная палочка в руках злого мальчишки? Но если так, ещё не поздно…»

Не напрасно же Тео обучал его приёмам санчин‑до… Билл уже открывал наружную дверь. Если руки заняты, можно использовать такой приём… Два молниеносных удара ногами вправо и влево. Билл и его товарищ, сложившись пополам, молча ткнулись мордами в мраморный пол. Стив оглянулся. В холле был только портье, застывший за своей стойкой.

– Тихо, – предупредил Стив. – Не торопиться.

Теперь наручники. «Санчин‑до рекомендует поступать так… Вот, кстати, подходящая ручка двери… Зацепим и повернём». Раздался треск… Руки освободились; сами браслеты – чепуха. Стив наклонился, извлёк из кармана полицейского свой паспорт и пистолет.

– Через пять минут позвонишь в полицию, – сказал он портье, – но ни минутой раньше. Иначе…

Он показал портье пистолет, спрятал его, стряхнул пылинку с рукава пиджака и вышел из холла на Мэдисон‑авеню.

Часть вторая
ПРОЕКТ «ШИВА»
– Не знаю, Стив, – тихо сказала Мэй. – Нет, право, не знаю… – задумчиво повторила она, рисуя остроносой туфелькой знак вопроса на красноватом гравии площадки.

Они сидели в тени расцветающих акаций на широкой каменной скамье, тёплой от полуденного зноя. Внизу, у самого берега, темнели треугольные входы в гробницы финикийского Карфагена, торчали похожие на колья небольшие каменные стелы со знаком луны – символом богини смерти. Бледное зеркало Тунисского залива тускло блестело – неподвижное в безветрии весеннего полудня.

– Сирокко идёт, – Стив скривил худое, коричневое от загара лицо, – ветра совсем нет и зной, и горизонт почти не различим… К вечеру задует…

– Тем более, мне надо лететь, дорогой, – печально усмехнулась Мэй.– Аэропорт может закрыться, а меня ждут в Варшаве.
– Глупо все получается, – пробормотал Стив, раскуривая сигарету.

– Ну почему же?.. Мы провели райские дни в Сиди‑Бу‑Саид… Бесконечно благодарна тебе за них.

– Можно остаться тут ещё… И потом – вместе в Лондон… Знаешь, я подумываю, не купить ли этот домик.

– В Сиди‑Бу‑Саид? Зачем? Сколько дней в году ты сможешь проводить тут?

– Это зависело бы от тебя, Мэй.

– Нет… Не обманывай себя… Ты ни за что на свете не расстанешься с Цезарем. Сколько лет это продолжается?.. Восемь… Девять. Ваш «проект» затянул тебя и уже не отпустит…

– Ну, я не убеждён.

– Зато я убеждена. Кроме того, моя работа, Стив. Тоже не хочу оставлять её. Мне иногда кажется, что и я делаю что‑то полезное.

– Без сомнения. Ты во многом преуспела, дорогая. Твои последние репортажи просто хороши… Однако едва ли газетчикам дано изменить мир.

– Изменить? Нет, конечно. – Мэй снова усмехнулась печально и задумчиво, откинула назад волосы. – Попытаться сохранить его?

– Фантастика… Людей не перевоспитаешь газетными статьями. Даже и такими честными и искренними, как твои, Мэй. Только страх – лекарство от безумия.

– Поэтому вы с Цезарем и решили припугнуть… кое‑кого?..

– Самое правильное – припугнуть всех, дорогая.

– Боже мой, Стив, мне не хотелось бы перед новой разлукой начинать старый спор, но неужели вы – новоиспечённые Магометы, или будды, или черт вас там знает, кем себя вообразили – не чувствуете, что сами балансируете на лезвии ножа?

– Но ведь ты не хочешь, чтобы я сошёл оттуда?

– Ох, не знаю, Стив, – Мэй зябко поёжилась, – ты, наверное, никогда не простил бы, если бы тебе пришлось выйти из игры ради меня, но… Каждый раз просто леденею от отчаяния при мысли, что наша встреча может оказаться последней…

– Даже и в такую жару, дорогая?

– Ох, не надо этим шутить, Стив. – Мэй прижалась головой к его груди, и Стив почувствовал, что она действительно дрожит.

– Ну‑ну, успокойся, кузнечик, – мягко сказал он, обнимая её худенькие плечи, – я везучий. Ты же знаешь, как мне везло… до сих пор…

Мэй выскользнула из его рук и, вскочив с каменной скамьи, постучала костяшками пальцев в ствол ближайшей акации.

– Стив, я ведь просила, не надо об этом.

– Не буду, не буду. И всё‑таки вспомни: что может быть хуже, если тебя в самый неподходящий момент пытаются арестовать по подозрению в убийстве собственного дяди, к тому же кардинала, да ещё после того, как ты сам ухитрился взвалить на себя кучу подозрений.

– О, это было ужасно, Стив. Просто не знала тогда, что и подумать.

– Надеюсь всё‑таки, ты не подозревала меня?

– Нет, конечно, нет. Но западня была кошмарная…

– Да‑а, – подтвердил Стив, покусывая губы, – многое довелось передумать… Почти год прятался, пока был под подозрением. Впрочем, и тот год не прошёл впустую. Подзанялся языками. Цезаря, конечно, не догнал, но время провёл не без пользы.

– Загадка убийства так и не прояснилась? Стив задумчиво покачал головой:

– Пока нет… Хотя не теряю надежды… Если, конечно, было убийство… Понимаешь, не исключено, что он жив, но… нити, оборвались… Я сначала подозревал Пэнки, даже Крукса, но…

– Крукс в конце концов и помог тебе выпутаться.

– Не столько он, сколько деньги Цезаря… Но теперь‑то я убеждён, что ни Крукс, ни Пэнки к «расстановке капкана» отношения не имели.Тем не менее, кто‑то ухитрился тогда выследить меня и воспользовался моими промахами. Может быть, те же, кто убрал Цезаря‑старшего…

– Кто‑нибудь из ОТРАГа?

– Скорее, кто‑то, стоящий над ОТРАГом.

– Боже мой, Стив… Но тогда, значит… – Мэй умолкла, испуганно глядя на него.

– Вот именно, дорогая… Даже тут, в пустоте развалин старого Карфагена, не стоит продолжать…

– Значит, все ещё ужаснее, чем я думала.

– Отнюдь, кузнечик… Если эта злая сила находится вне ОТРАГа, даже ОТРАГ – пока защита для нас с Цезарем. Тут очень сложное переплетение обстоятельств и… интересов… ОТРАГ им сейчас нужен, очень нужен…

– Как все запутанно и страшно, Стив.

– Не более, чем человеческие отношения в любую из предыдущих эпох. Особенно на государственном уровне… А ОТРАГ – тоже государство, предпочитающее быть незаметным, но претендующее на многое…

– Значит, ты продолжаешь верить, Стив?.. Да?

– Продолжаю, – очень серьёзно подтвердил он, снова привлекая её к себе, – продолжаю верить, мой кузнечик. Именно поэтому не выхожу из игры. Хотя временами хотелось бы, – он вздохнул, – как, например, сейчас… А когда моя вера угаснет…

– Тогда может быть поздно, – шепнула Мэй.

– Может быть поздно, – согласился Стив. – Однако пока время работало на нас… с Цезарем. Мы ведь не сидим сложа руки. Я не рассказывал тебе многого, но… у нас уже есть кое‑какая опора – даже внутри ОТРАГа. С каждым месяцем наши собственные акции растут.

– Все стараешься успокоить меня, да?

– Я действительно думаю так, мой дорогой кузнечик.

– Перестань, наконец, называть меня кузнечиком, – возмутилась Мэй, пытаясь освободиться из его рук. – Пусти меня… И вообще, я давно перестала быть похожей на кузнечика.

– Но ведь была.

– И не была. Это ты придумал, чтобы злить меня. Пусти же…

– Не пущу. Тем более, что через несколько часов ты всё равно упрыгаешь.

– Стив!

– Ну, упорхнёшь – в Варшаву, потом в свою Москву, которая, кажется, стала тебе милее Лос‑Анджелеса.

– Это чудесный город, Стив. И с каждым годом Москва становится мне ближе. А ещё – Ленинград… Я действительно полюбила их. Ты должен обязательно приехать туда и все увидеть сам. Может быть, там ты поймёшь… Если мир на земле удастся сохранить, это будет заслуга русских, их политики, здравого смысла, их силы. О, они не хотят войны, Стив! Бред собачий, что о них пишут некоторые наши газеты. Я теперь это хорошо поняла. И ещё – твои истинные союзники, Стив, в Москве.

– Понимаешь, Москва – одна из немногих столиц нашей милой планетки, лежащая за пределами нитей ОТРАГа… – Он помолчал. – Посмотри, что за очаровательные японочки! Какие гейши могли бы из них получиться. Или экспонаты для музея восковых фигурок.

– Интересно, как часто ты изменяешь мне, Стив? – Мэй улыбнулась, но улыбка получилась печальной.

– А ты, кузнечик?

– Стив, какие вещи!.. Разве я…

– Не я первый начал… Кроме того, никаких претензий, дорогая. Ты знаешь моё отношение… Ты свободна… Мы оба свободны… Пока… Так что, если попадётся какой‑нибудь голубоглазый русский…

– Стив!

– Только не советую связываться с журналистами, особенно с нашими.Ты знаешь моё отношение… Ты свободна… Мы оба свободны… Пока… Так что, если попадётся какой‑нибудь голубоглазый русский…
– Стив!

– Только не советую связываться с журналистами, особенно с нашими.

– Стив, перестань, или по‑настоящему рассержусь.

– Потому что среди наших много подонков… Насчёт советских не знаю…

– Стив, я рассердилась!

– Нет… Сейчас мы сфотографируемся с тобой возле этой громадной капители, которая наверняка венчала мраморную колонну, упавшую две тысячи лет назад. Что тут было на этом месте?

– Кажется, храм Зевса Олимпийского.

– Превосходно. Иди к этому кусочку мрамора и попробуй взобраться на него, а я пристрою аппарат на скамейке и прибегу к тебе.

Пока Мэй безуспешно пыталась забраться на огромную мраморную глыбу, лежащую посреди усыпанной красноватым гравием площадки, Стив успел сделать несколько снимков.

– Стив, снова подвох. – Мэй издали погрозила пальцем, – Не смей меня фотографировать в таком виде… И… я не могу влезть. Тут высоко, мрамор скользкий…

– Сейчас помогу. – Стив попробовал приладить фотоаппарат на краю скамейки.

Молоденькая японочка в белом кимоно с ярким поясом, мило улыбаясь, жестами предложила сделать снимки. Стив отдал ей фотоаппарат и указал на мраморную плиту, возле которой стояла Мэй.

Японочка сфотографировала их с Мэй несколько раз и с низким поклоном возвратила Стиву аппарат. Но они не отпустили её, заставив фотографироваться с ними по очереди возле мраморной капители, на фоне Тунисского залива и развалин.

– Куда прислать снимки? – поинтересовался Стив, когда они прощались.

Перемежая английские и французские слова и смущённо улыбаясь, японочка объяснила, что она из Киото, работает воспитательницей в детском саду и впервые оказалась в такой далёкой туристской поездке. Мэй записала её адрес и протянула свою визитную карточку.

Бросив взгляд на карточку Мэй, их новая знакомая засмущалась ещё больше и в промежутки между поклонами с любопытством и даже с каким‑то испугом взглядывала на Мэй. Её, видимо, поразило, что эта худенькая молодая женщина, так скромно одетая, оказалась корреспонденткой известной американской газеты и вдобавок работает в самой Москве…

– Я тоже хотеть поехать Москва, – пояснила японочка на прощание. – Но очень дорого… Когда‑нибудь потом… когда буду вырастать…

И она, продолжая кланяться Мэй и Стиву, торопливо удалилась к своей группе.

– Пошли и мы? – предложил Стив.

– Тут остался ещё один кадр, – заметила Мэй, бросив взгляд на аппарат, перед тем как спрятать его в корреспондентскую сумку. – Давай сфотографирую тебя одного, Стив… То будет последнее остановленное мгновение нашей встречи.

– Снимай, – согласился он. – Только надо придумать какой‑нибудь сюжетик. Хочешь, я буду поднимать эту мраморную громадину?

– Предпочла бы иметь нормальный снимок с твоей обычной, чуть иронической усмешкой, – возразила Мэй, – но можно и у глыбы…

– О’кей, буду иронически улыбаться, приподнимая её, – обещал Стив.

Он подставил плечо под один из выступов капители, сделал вид, что напрягся, и скорчил устрашающую гримасу.

– Нет, – запротестовала Мэй, глядя в видоискатель. – Нужен самоуглублённый взгляд атланта, а не оскал гангстера. Смени маску. Нет, тоже не подойдёт…

Лицо Стива стало вдруг серьёзным. Он закусил губы и сильно напрягся. Мэй показалось, что он действительно хочет сдвинуть огромную глыбу.– Не надо, Стив! – крикнула она, быстро щёлкнув затвором аппарата. – Что ты придумал? Надорвёшься!

Он медленно выпрямился и, тяжело вздохнув, вытер платком выступившие на лице капли пота.

– Не получилось: слишком тяжела…

– С ума сошёл!

– Нет… Просто загадал что‑то…

– Ну и?..

– Не получится.

– О чем ты?

– А, ерунда… Пойдём.

Мэй тревожно взглянула на него. Его лицо, ещё несколько мгновений назад такое оживлённое, стало вдруг мрачным, взгляд ушёл куда‑то внутрь.

Она осторожно взяла его под руку.

– Не думай об этом, Стив. Конечно, это ерунда – так загадывать. Она весит несколько тонн… И потом… До сих пор все было хорошо, все тебе удавалось…

– Поняла, значит. – Он обнял её плечи и усмехнулся.

– Кажется, иногда я понимаю тебя лучше, чем ты сам, – шепнула Мэй.

Он снова усмехнулся, но ничего не сказал, и они медленно пошли по залитой солнцем красноватой гравийной дорожке. Справа и слева за бледно‑зелёной листвой акаций лежали тысячелетние руины Карфагена – города, дважды пережившего своё величие и смерть… Мэй думала об этом, пока они выбирались к стоянке, где Стив оставил машину. А ещё Мэй подумала, что ей, наверное, не следовало бы торопиться улетать… Ей вдруг так захотелось снова вернуться в маленький белый домик с голубыми жалюзи и голубыми решётками на окнах – домик, вознесённый над синим простором Средиземного моря в самом конце узкой извилистой улички на окраине Сиди‑Бу‑Саид – посёлка избранных, как называл его Стив.

«Это были очень хорошие дни, – с нежностью и печалью подумала она. – Кто знает, повторятся ли они когда‑нибудь».

Перед спуском к площадке паркинга, сплошь заставленной автомашинами, Мэй в последний раз оглянулась. Внизу в обрамлении тусклой зелени лежал бело‑пепельный лабиринт развалин, над которым поднимались в мутное небо строгие колоннады древних храмов. На красноватой площадке у самого залива виднелась мраморная капитель, которую хотел сдвинуть Стив. Отсюда она выглядела совсем крошечной.

«Зачем только я предложила сделать этот последний снимок?» – подумала Мэй, и ей вдруг захотелось заплакать.

Когда «боинг» Мэй, круто уходя в небо, исчез в пыльном мареве надвигающегося сирокко, Стив почувствовал страшную усталость и пустоту внутри и вокруг. Он присел на балюстраду террасы, откуда наблюдал за взлётом, и долго сидел неподвижно, словно прислушиваясь к тому непривычному и удивительному, что происходило в нём. Неужели Мэй так много значила для него? Когда, собственно, это случилось?.. Все дни, проведённые в Сиди‑Бу‑Саид, он старательно гнал от себя мысль, что Мэй должна вскоре возвратиться в Москву, а его самого ждёт Цезарь. Позавчера, после последнего телефонного разговора с Цезарем, он мысленно уже переключился на дела, которыми предстояло заниматься в ближайшие недели: сначала поездка в Лондон, встреча с этим «гениальным психом» – профессором Шарком, которого где‑то выкопал Цезарь, потом полет в Бразилию, потом…

Он даже не мог сейчас припомнить, что должно было последовать за полётом на их бразильский полигон, потому что ему вдруг все стало безразлично и в мыслях была только Мэй…

Все‑таки не следовало отпускать её. Уж во всяком случае, в Лондон они могли бы поехать вместе… Вместе?.. Стив попытался вспомнить, возникали ли у него подобные мысли в прошлом, когда он вот так же расставался с Мэй после очередной короткой встречи в Лос‑Анджелесе или где‑нибудь ещё, где случайно перекрещивались их пути – пути не знающих покоя газетных корреспондентов… Нет, похоже, такое с ним произошло впервые…

«Значит, действительно, старею, – мелькнула мысль, – старею, и тем больше оснований выходить из игры…» Кое‑что всё‑таки удалось сделать за эти годы… Во всяком случае, его собственное будущее теперь обеспечено, да и дьявольская машина ОТРАГа незаметно начала сворачивать с дороги, для которой первоначально предназначалась.Ставка на Цезаря оказалась правильной… Вопрос заключается в том, удержит ли Цезарь один руль управления, если Стив решится уйти. Черт побери, ведь главные партии ещё далеко не разыграны… ОТРАГ – не только деньги «империи» Фигуранкайнов. Ещё живы многие, кто его создавал и кто продолжает видеть в ОТРАГе решающий шанс реванша и даже – главное орудие возмездия за поражение в той войне.
Достаточно ничтожного просчёта, и Цезарь разделит судьбу своего отца, а ОТРАГ вернётся на старые рельсы. Впрочем, все это вполне возможно и в том случае, если Стив останется. Тогда их просто уберут вместе с Цезарем. Мэй, конечно, права – они балансируют на лезвии ножа. Но именно это обстоятельство и сделает уход Стива похожим на бегство. Независимо от мотивов ухода. Значит…

Стив тяжело вздохнул и поднялся с балюстрады. «Значит, надо лететь в Лондон, потом в Рио, потом на их чёртов полигон на севере Бразилии, а потом дальше – в очередной круг этой миленькой преисподней, придуманной людьми двадцатого века».

Нет, это даже хорошо, что он полетит один, что Мэй будет в Москве. Там другой мир. Мир, не очень понятный Стиву, но, во всяком случае, не столь жестокий, как его собственный. Зная, что Мэй в безопасности, он сможет сохранить свободу действий и… выбора. Если бы Мэй осталась с ним, «выход из игры» стал бы неизбежным. А любая неизбежность была Стиву ненавистна ещё с того далёкого времени, когда он работал в «Калифорния таймс».

Все снова становилось на привычные места.

«Значит, – он усмехнулся, – подтянем носки и двинемся дальше, как говорят у нас в Калифорнии».

Прежде чем покинуть террасу на крыше аэровокзала, Стив бросил взгляд вокруг. С бетона взлётной полосы уходил в мутное желтоватое небо очередной лайнер. Небоскрёбы центра тунисской столицы уже почти не просматривались в пыльной мгле, наплывавшей с юга из Сахары. На востоке чуть голубела кромка Тунисского залива. Там, на берегу, остались развалины Карфагена, среди которых они с Мэй провели сегодняшнее утро. И это их последнее утро, подобно неделе в Сиди‑Бу‑Саид, было уже в прошлом…

Стив решительно направился к спуску в билетный зал: надо было ещё зарезервировать место на вечерний лондонский рейс. Спускаясь по неподвижной ленте эскалатора, Стив ощутил первые горячие вздохи приближающегося сирокко.

Ночь пришлось провести в баре тунисского аэропорта Картаж. Лондонский рейс несколько раз откладывался. Порывы горячего ветра сотрясали стеклянную коробку аэровокзала. Кондиционеры почти вышли из строя. В залах, переполненных застрявшими пассажирами, было душно, в воздухе висела тонкая песчаная пыль. Она скрипела на зубах, от неё першило в горле, слезились глаза. Она, конечно, была и в коктейле, который Стив потягивал через синтетическую соломинку почти с отвращением.

Самое правильное было бы отказаться от рейса и поехать в город в гостиницу или даже возвратиться в Сиди‑Бу‑Саид и переждать там сирокко. Однако любая из тунисских гостиниц сейчас набита песчаной пылью, как и холлы аэровокзала, а в Сиди‑Бу‑Саид все будет слишком напоминать о Мэй… К тому же, аэропорт не был закрыт совсем. Время от времени самолёты прибывали и отправлялись, но со значительным опозданием.

Наконец по радио объявили о прибытии лондонского самолёта и о том, что он отправится обратно в шесть утра по среднеевропейскому времени. Стив бросил взгляд на часы. Стрелки показывали половину четвёртого. В лучшем случае, ждать оставалось два с половиной часа. Если самолёт вылетит в шесть, можно ещё успеть на встречу с «сумасшедшим гением» – Шарком. Профессор Шарк обещал ждать Стива до двух часов дня. Потом он собирался уехать в Шотландию. Если поездка – не уловка с целью набить себе цену, в случае опоздания предстояло либо недельное ожидание в Лондоне, либо поиск профессора где‑то между Эдинбургом и Абердином.Стрелки показывали половину четвёртого. В лучшем случае, ждать оставалось два с половиной часа. Если самолёт вылетит в шесть, можно ещё успеть на встречу с «сумасшедшим гением» – Шарком. Профессор Шарк обещал ждать Стива до двух часов дня. Потом он собирался уехать в Шотландию. Если поездка – не уловка с целью набить себе цену, в случае опоздания предстояло либо недельное ожидание в Лондоне, либо поиск профессора где‑то между Эдинбургом и Абердином. Как первое, так и второе Стиву отнюдь не улыбалось.
У дверей бара возникло какое‑то движение, и почти тотчас там появились тунисские полицейские в полосатых шлемах с автоматами. Один из них, со звёздочками на погонах, – по‑видимому, офицер – окинул взглядом притихший бар и объявил по‑французски:

– Проверка документов. Прошу всех оставаться на местах, приготовить паспорта и посадочные жетоны.

– Варвары, – проворчал сосед Стива, краснолицый седой толстяк с золотыми зубами, – совеем обнаглели, став независимыми.

– Ловят кого‑то, – пожал плечами Стив.

– А мы с вами тут при чем? В цивилизованных странах это делается иначе…

– У нас, например, это происходит примерно так же.

– Вы англичанин? – поднял брови толстяк.

– Нет, американец.

– А‑а, – толстяк ухмыльнулся, – ну, Штаты я не имел в виду…

– А вы откуда? – поинтересовался Стив.

– Итальянец.

– Ваши паспорта, господа. – Полицейский офицер уже оказался за плечами Стива и его соседа.

Толстяк молча сунул полицейскому коричневую, с тиснением книжку. Офицер полистал паспорт, внимательно глянул в лицо толстяка и вернул паспорт обратно:

– Посадочный жетон?

– Это ещё зачем?

Офицер молча протянул руку.

Толстяк порылся в карманах и швырнул жетон на стойку бара. Офицер взял картонную карточку, посмотрел номер рейса и сделал фломастером какой‑то знак в самом углу. Потом осторожно положил жетон на край стойки, взял паспорт и жетон Стива.

– Месье – дипломат? – спросил он, раскрывая паспорт и с интересом глядя на Стива.

– Бизнесмен.

– О‑о, – сказал офицер, с поклоном возвращая паспорт.

– Террористов ловите? – тихо поинтересовался Стив, подмигивая полицейскому.

Тот отрицательно потряс головой:

– Античные драгоценности. У макаронников, – офицер кивнул в сторону соседа Стива, – какой‑то музей в Риме опять обобрали. Успели сбежать сюда. А нам дополнительные хлопоты, будто своих не хватает… Учтите, лондонский рейс будет особо проверяться… Вот я делаю вам отметку в посадочном жетоне… Покажете офицеру полиции при посадке. Это вас избавит, месье, ещё от одной проверки.

– Благодарю, – сказал Стив, принимая документы и незаметно сунув офицеру десятидолларовую бумажку.

– Счастливого полёта, месье, – вытянулся офицер, салютуя.

– Что он говорил? – Краснолицый толстяк подозрительно поглядывал исподлобья на Стива.

– Контрабандистов ловят. Какие‑то античные драгоценности.

– Здесь, в Тунисе, у них перевалочная база. И оружие, и наркотики, и редкости. Что угодно.

– Я слышал это про Роттердам, – осторожно возразил Стив.

– Там тоже… А в общем, мафии действуют почти открыто во всех крупных аэропортах и портах Европы, Африки, обеих Америк и Юго‑Восточной Азии.

– Словом, по всей планете.

– Исключая Восточную Европу и Советский Союз.

– Железный занавес? – усмехнулся Стив.
– Отнюдь. Совсем другой мир. Там это ни к чему. И полиция не продажная, как здесь.

– Бывали там?

– Приходилось.

После окончания проверки бар заметно опустел. Объявили посадку на самолёт, улетающий в Рим, и сосед Стива поспешил распрощаться.

В дальнем углу бара освободился столик, Стив перебрался туда вместе с бокалом недопитого коктейля. Постепенно бар начал заполняться снова. Ночное время тянулось медленно, и Стив задремал в своём углу. Очнулся он от лёгкого прикосновения чьей‑то руки. Напротив за столиком сидел человек в светлой замшевой куртке. Лицо было в тени, но тёмные курчавые волосы и большие чёрные глаза с синеватыми белками выдавали араба. Глаза беззастенчиво и даже нагловато разглядывали Стива. Бросив взгляд на часы, Стив убедился, что дремал всего несколько минут.

– До самолёта ещё больше часа, – сказал вдруг незнакомец на хорошем английском языке и усмехнулся, показав ровные белые зубы.

Стив вопросительно посмотрел на него.

– Я имею в виду лондонский рейс, – пояснил незнакомец и снова усмехнулся.

– Ах вот что, – кивнул Стив, – значит, мы летим вместе?

– Не совсем. Но ты летишь в Лондон, не так ли?

– Допустим…

– Два двойных мартини, – крикнул незнакомец бармену, – предлагаю выпить за удачный полет, – снова обратился он к Стиву. – Тем более, что лёд в твоём коктейле давно растаял, а здесь ужасно душно.

– А если я люблю тепловатый коктейль? – спросил Стив, в упор глядя на незнакомца и стараясь припомнить, не встречались ли ему где‑нибудь эти нагловатые глаза и курчавая шевелюра.

– Дело вкуса, – кивнул незнакомец и придвинул Стиву один из бокалов. – Пей, не бойся, – добавил он, заметив, что Стив очень внимательно разглядывает содержимое бокала. – Это лучший мартини, какой можно достать в Тунисе. Если хочешь, выпьем за наше знакомство. Меня зовут Бен… А тебя, кажется, Стив?

– Послушай, что тебе надо, гагeq \o (а;ґ)[2]? – лениво спросил Стив. – Если ты действительно знаешь меня, тебе должно быть известно, что я не терплю глупых шуток, а ещё меньше тех, кто воображает себя шутником.

– Не спеши, Стив, – торопливо заговорил незнакомец, перейдя вдруг на французский. – Не спеши и выслушай… Тебе нечего бояться… – Стив усмехнулся. – Знаю тебя не больше, чем ты меня, но… ты показался нам дельным парнем. Помоги нам и… не пожалеешь.

– Кому… вам?..

– Не спеши… Лишние вопросы ни к чему. Я ведь скажу тебе ровно столько, сколько надо и… сколько могу. Понял?

– Нет.

– Слушай дальше… Ты летишь в Лондон. Тебя уже проверяли. – Он указал пальцем на боковой карман пиджака Стива, откуда торчал посадочный жетон. – Ты чист, как слеза Фатьмы… для здешних ищеек. Понял?.. Помоги нам. Захвати в Лондон… небольшой свёрток.

– Наркотики?

Бен презрительно хмыкнул:

– Не занимаемся таким дерьмом.

– Напрасно… С ними меньше хлопот, чем с крадеными античными драгоценностями.

– Ого! – сказал Бен.

Он отодвинулся, и его нагловатый взгляд сразу стал насторожённым и острым.

– Ну, чего испугался? – поинтересовался Стив, поднося к губам бокал с мартини. – Так выпьем за наше знакомство.

– Это меняет дело, – пробормотал Бен, не отрывая взгляда от лица Стива.

– Хочешь сбежать?

– Ты из Интерпола?

– Мы же договорились не уточнять, кто откуда.
– Хочешь сбежать?

– Ты из Интерпола?

– Мы же договорились не уточнять, кто откуда. Ну, допивай свой мартини и мотай отсюда.

– Так ты не полицейский?

– Слушай, беби, если бы я был полицейским, те, кто тебя послал ко мне, давно гнили бы за решёткой.

Взгляд Бена все ещё выражал нерешительность.

– Так ты согласился бы взять свёрток?

– Сколько этого?

– Около килограмма. Но свёрток маленький. Можно положить в карман пиджака.

– А кому отдать в Лондоне?

– Дяде Хоакину. Он найдёт тебя.

– А если я потеряюсь по дороге?

– Наша забота.

– А если меня всё‑таки проверят?

– Риск минимальный. Скажешь – кто‑то сунул тебе в карман. Если конфискуют, к тебе претензий не будет, но выкручивайся сам.

– Понятно. А что буду иметь я?

– Четвёртую часть в натуре на выбор. Или четверть общей стоимости по оценке специалиста в Лондоне.

– Здорово вас тут поприжали, – заметил Стив.

– Так получилось, – Парень вздохнул. – Кое‑кто из наших уже в раю пророка. Поэтому идём на крайние средства. Ладно, посоветуюсь с хозяином. Если решит, свёрток тебе незаметно опустят в карман перед посадкой. Значит, дядя Хоакин – запомнил? Ты у него спросишь, как здоровье. Если скажет, что «поправился», отдашь свёрток. Только если скажет «поправился». Понял?

– А если не скажет «поправился»?

– Свёрток останется у тебя.

– Совсем?

– Может, и совсем.

– Неважно работаете, – усмехнулся Стив. – Как бы в убытке не остались.

– Это не моё дело, – мотнул головой Бен. – Я человек маленький. Пока маленький, – добавил он; взгляд его чёрных глаз снова обрёл уверенность и стал нагловатым.

– Маленький, но заметный, – прищурился Стив.

– Нет, не очень… Ну ладно, допиваем. Твоё здоровье, – Он подхватил двумя пальцами свой бокал, выпил одним глотком и поднялся. – Чао, Стив. Может, ещё и встретимся.

– Постарайся… Если понравишься, продолжим разговор… о старых драгоценностях.

Бен поспешно отошёл, не оглядываясь. Проходя мимо бармена, бросил на стойку несколько монет и что‑то сказал по‑арабски. Бармен ответил молчаливым кивком.

Стив посмотрел на часы. Стрелка приблизилась к пяти утра. За беседой с Беном время прошло незаметно.

«Интересно, что это было, – размышлял Стив, – мистификация, дурацкая шутка Цезаря или… мне опять повезло на приключение? В последнем случае – кто навёл на меня Бена? Бармен или, быть может, тот полицейский офицер? Полиция часто работает заодно с мафией. Ну, если все это всерьёз и они действительно решатся переправить свёрток, посмотрим, как сработает моя собственная охрана, о существовании которой я почти позабыл за последнюю неделю».

В половине шестого утра объявили посадку на лондонский рейс. В возникшей сутолоке Стив не заметил ничего подозрительного. Перед выходом к самолёту был выстроен целый кордон полицейских. Они заглядывали в портфели и сумки пассажиров, кого‑то увели для личного досмотра. Стива, в числе немногих, полицейские беспрепятственно пропустили на трап. Вероятно, сработал магический знак, оставленный патрульным офицером на посадочном жетоне. Стив поднимался по трапу с чувством лёгкого разочарования: или все, о чём наплёл Бен, было блефом, или они раздумали. Однако, усаживаясь на своём месте в салоне первого класса во втором ряду у иллюминатора, Стив вдруг почувствовал, что левый карман пиджака оттянут.Он сунул в карман руку и замер от неожиданности. Там оказался увесистый свёрток, завёрнутый в целлофан и плотно перевязанный розовой лентой. Свёрток был небольшим, но весил не менее килограмма. Значит, не блеф, и в Лондоне теперь предстоит знакомство с «дядей Хоакином».
Стив неторопливо снял пиджак, повесил на крючок в спинке впереди стоящего кресла рядом с иллюминатором. Карман со свёртком оказался со стороны стенки салона. Расчёт Бена и его друзей был точным: в лондонском аэропорту Хитроу личный досмотр прибывающего пассажира‑американца практически исключался. Если, конечно, все это не хорошо организованная провокация…

Стив решил, что в полёте он ознакомится с содержимым свёртка, а пока, после бессонной ночи в духоте аэропорта Картаж, больше всего ему хотелось спать. Он застегнул привязные ремни и, откинувшись на спинку кресла, заснул раньше, чем самолёт успел вырулить на взлётную полосу.

Лондон встретил приятной свежестью весеннего утра и яркой зеленью подстриженных газонов.

Ещё перед посадкой в Хитроу Стив прошёл в туалет и рассмотрел содержимое свёртка. В нем были какие‑то массивные золотые цепи с головами фантастических животных тонкой работы, несколько золотых перстней с крупными изумрудами, две оправленные в золото камеи и изящные золотые серьги с рубиновыми подвесками в форме капель крови. Все выглядело старинным и, безусловно, представляло огромную художественную и историческую ценность. Стив решил, что расстанется со свёртком не раньше, чем точно установит, откуда эти драгоценности, кому принадлежат и для чего предназначаются. Не исключено, что мафия захочет от них быстрее избавиться, – тогда, может быть, удастся уговорить Цезаря приобрести их. Подобные серьги и перстни, вероятно, не отказалась бы носить и Райя. Впрочем, достаточно было беглого осмотра, чтобы предположить, что цена, скорее всего, окажется астрономической.

Хуже, конечно, если «дядя Хоакин» встретит прямо в аэропорту и потребует свёрток немедленно. Но даже и в этом случае существовала возможность затянуть переговоры…

Однако в аэропорту Хитроу Стива никто не встретил. Подхватив с ленты транспортёра свой чемодан, Стив вышел на площадь, взял первое подвернувшееся такси и велел везти себя на Кэннон‑стрит в Сити, где помещался британский филиал одного из банков Фигуранкайна. Такси‑кэб не спеша катил по людным улицам центра британской столицы. Солнце просвечивало сквозь перламутровую дымку утреннего тумана. Воздух был свеж и казался особенно чистым после ночной пыльной бури в тунисском аэропорту Картаж. Выехали к Гайд‑парку и обогнули его по Бейзуотер‑роад и Парк‑Лайн. У ограды Гайд‑парка возле картин и акварелей уже дремали на солнышке художники. Клерки в котелках с зонтиками под мышкой шли и ехали на велосипедах в сторону Сити. Блестели хрусталём, металлом и кожей зеркальные витрины магазинов.

На Трафальгарской площади радуги вспыхивали в струях фонтанов, и в арках радуг проплыло массивное здание Национальной галереи. Между колоннами главного входа пестрели первые группы туристов, ожидавших впуска. С вершины пятидесятиметровой колонны бронзовый Нельсон бесстрастно взирал на арку Адмиралтейства и на широкую перспективу пустынного ещё Уайтхолла. Голуби деловито сновали по каменным плитам площади, взлетали на огромные фигуры львов, отлитые из французских пушек, захваченных при Ватерлоо.

Перед въездом на Странд пришлось задержаться у светофора. Путь пересекла вереница двухэтажных автобусов, следовавших от набережной Виктории в сторону Черинг‑Кросс‑роад. Когда миновали Колонну дракона на Флит‑стрит, Стив переложил свёрток с драгоценностями из кармана пиджака в портфель и на всякий случай оглянулся. Машин позади не было. Не исключено, что его след уже затерялся в огромном городе. Впрочем, Стив не слишком обольщался на этот счёт и хотел освободиться от хлопотной посылки возможно быстрее.

Обогнув громаду собора Святого Павла, такси свернуло на Кэннон‑стрит и вскоре остановилось у подъезда мрачноватого четырехэтажного здания, облицованного серым гранитом. Окна нижних этажей были забраны массивными металлическими решётками. Возле высоких дубовых дверей висела большая бронзовая доска с надписью, на которой выделялись крупные буквы фамилии Фигуранкайна. Стиву уже приходилось бывать в этом британском штабе «империи» Фигуранкайнов; он знал директора‑распорядителя банка Хэла Венуса, а директору была хорошо известна роль, которую играл Стив при Цезаре Фигуранкайне‑втором, как служащие «империи» называли между собой нового босса.

Расплатившись с водителем, Стив, с портфелем в руках, поднялся по гранитным ступеням, распахнул массивную дверь, которая открылась неожиданно легко, и вступил в обширный холл, облицованный красноватым мрамором. Следом водитель внёс чемодан, поставил на мраморный пол, поклонился и исчез. К Стиву тотчас подошёл один из служащих банка и, узнав его, повёл прямо к директору.

Через четверть часа все было устроено. Свёрток помещён в сейф, один ключ от которого директор‑распорядитель вручил Стиву. Чемодан отправлен с клерком в гостиницу «Савой». Она находилась поблизости на Странде – в ней обычно останавливались босс и его приближённые. А Стив, уточнив по телефону время встречи с профессором Шарком и выпив чашку кофе в кабинете директора, уже катил в директорском «кадиллаке» к северной окраине Лондона, где на Кентиш‑Таун‑роад, невдалеке от кладбища Хайгейт, жил профессор Шарк.

Путь до Кентиш‑Таун‑роад, по запруженным машинами улицам центра и района Эстон, занял около сорока минут. Ровно в полдень перед Стивом распахнулась дверь приземистого одноэтажного каменного домика, который стоял в глубине запущенного сада и тоже выглядел довольно запущенным.

Дверь открыла женщина неопределённого возраста в розовом свитере и клетчатом переднике – вероятно, экономка профессора. У неё было длинное, лошадиное лицо, утиный нос и испуганные глаза. Рыжеватые волосы были стянуты в тугой узел на затылке – от этого лицо её казалось ещё длиннее.

– Мистер Роулинг? – осведомилась она, окинув Стива недоверчивым взглядом. – Профессор ждёт вас. Пройдите!

Полутёмным коридором, заставленным книжными шкафами, она провела Стива в обширный мрачноватый кабинет, стены которого занимали стеллажи с книгами, а по углам стояли длинные рулоны карт. Из‑за массивного письменного стола, заваленного книгами, картами и рукописями, навстречу Стиву поднялся высокий худощавый человек в темно‑малиновом бархатном халате. Внешность этого человека в точности соответствовала описанию Цезаря. Смуглое, прокалённое ветрами и солнцем лицо с большим горбатым носом, напоминающим клюв хищной птицы; острый, выступающий вперёд подбородок; плотно сжатые тонкие губы, которые, казалось, навсегда застыли в презрительной усмешке над всем окружающим; большой, шишковатый, совершенно лысый череп и глубоко посаженные глаза, полуприкрытые тяжёлыми веками.

– Прошу садиться, мистер Роулинг, – сказал человек за столом, не протягивая Стиву руки. Я профессор Шарк. Времени у нас с вами не более часа.

– Превосходно, – отозвался Стив. – Час – более чем достаточно. Я вас слушаю.

– Нет, это я должен выслушать вас, – резко возразил Шарк, запахивая на груди халат. – Моё предложение господину Фигуранкайну досконально известно. Добавлять мне нечего. Слово за вами Слово и договор.

– Я не уполномочен заключать договор, – спокойно сказал Стив. – Мы сможем только обговорить условия. Решать будет совет директоров, но…

– Полагал, что ваш босс пришлёт ответственного представителя фирмы, – презрительно прервал Шарк.

– И не ошиблись, – кивнул Стив, – но фирма хочет иметь определённые гарантии.
Ведь денег на ваши исследования потребуется немало.
– Я называл Фигуранкайну ориентировочную сумму на ближайшие три‑четыре года.

– Двести миллионов? Без какой‑либо отдачи за эти годы? По‑вашему, это так просто?

– Я не привык считать деньги, когда речь идёт о подобном открытии.

– О возможности открытия, – уточнил Стив. – А если… ничего не найдём?

– Молодой человек, вы имеете хоть какое‑нибудь представление о геологическом строении дна океанов?

– В объёме популярных пересказов, которые иногда вижу в иллюстрированных журналах. Кроме того, читал некоторые ваши статьи…

– Ага, – поднял палец Шарк.

– И критические возражения ваших оппонентов, – спокойно докончил Стив.

– Этого дурня Джексона? Или Вернуэла? – Шарк ударил рукой по столу. – Что они понимают?

– Не только. Ещё Мадея и Осборна…

– Болтуны… Ни один из них не занимался серьёзно проблемой океанических кимберлитов.

Он явно был слишком вспыльчив для гения. Поэтому Стив предпочёл промолчать.

– Хотите посмотреть их? – спросил Шарк после короткой паузы.

– Кого?

– Некого, а что. Кимберлиты, разумеется. Тихоокеанские кимберлиты, молодой человек.

– Цезарь Фигуранкайн видел их?

– Нет, конечно. Их никто не видел. Кроме меня.

– Давайте посмотрю.

Стиву показалось, что Шарк вдруг заколебался. Он встал из‑за стола, сделал несколько шагов и остановился. Потом, словно решившись, подошёл к книжным полкам и начал там копаться. Один из стеллажей бесшумно повернулся вместе с книгами, открыв вмурованный в стену сейф. Шарк мельком взглянул на Стива и принялся крутить диск на дверце сейфа, набирая шифр. Потом повернул металлическую рукоятку, и сейф открылся. Стиву с его места не было видно содержимое сейфа. Шарк шарил в глубине довольно долго, прежде чем извлёк несколько картонных коробок. Прикрыв сейф, он возвратился к столу и поставил коробки перед Стивом. В коробках лежали невзрачные на вид камни – темно‑серые и чёрные, некоторые с зеленоватым отливом.

– Это они, – сказал Шарк почти с благоговением.

– Кимберлиты?

Он поднял палец:

– Со дна Тихого океана.

– А алмазы?

– Только микроскопические. Мельчайшие осколки. Их можно увидеть в микроскоп. Но их много. Гораздо больше, чем в африканских кимберлитах.

– А крупные?

– Тоже должны быть, но в этих образцах не попались

– В статьях вы не упоминали об алмазах.

– Ещё бы! Важно было сформулировать теорию. Застолбить мой приоритет. Идиоты, которые стали возражать, помогли мне. Я один отстаиваю эту идею. Остальные возражают или предпочитают пока помалкивать. А доказательства – вот они. – Он коснулся одного из камней. – И само открытие будет моим, и только моим.

– Откуда они? – спросил Стив, взяв в руки тяжёлый, жирновато поблёскивающий камень.

Шарк насмешливо фыркнул:

– Не воображайте, что скажу вам сейчас. Если договоримся, снарядите корабль с соответствующим оборудованием, и я поведу его сам. Найдём алмазоносные трубки – тогда узнаете. Тогда все узнают.

– Я полагаю, – сказал Стив, – что фирма не будет заинтересована в огласке открытия, если оно состоится. Во всяком случае, в течение какого‑то времени, может быть, даже длительного…

– Это меня не интересует, – прервал Шарк. – Но имейте в виду, что сохранить такое открытие в тайне долго не удастся. Кимберлитовых трубок на дне океанов множество – гораздо больше, чем на континентах, – вероятно, все содержат алмазы…

– А вы не предлагали организовать подводный поиск кимберлитов алмазному синдикату?

– Предлагал, но они сейчас меньше всего заинтересованы в расширении добычи.Им важно сохранить цены на мировом рынке. Приток большого количества новых камней с океанических месторождений может обесценить алмазы. Алмазную корпорацию это совсем не устраивает.

– Алмаз уже основательно упал в цене после того, как его начали синтезировать.

– Вы так полагаете? – насмешливо скривился Шарк. – Синтезируют пока главным образом технические алмазы, а цены на природные ювелирные не только не упали, но идут вверх.

– Вы думаете найти на дне много ювелирных алмазов?

– Я найду то, что там есть, – резко сказал Шарк. – До сих пор никто не держал в руках океанических алмазов. Вы говорите, что знакомы с моей теорией. Вот перед вами её первые реальные доказательства. А дальше надо искать… Найти крупное месторождение под пятикилометровой толщей воды в вечном мраке океанических глубин будет нелегко. И ещё труднее – организовать промышленную добычу. Но ни минуты не сомневаюсь, что деньги, настойчивость и время гарантируют успех предприятия. Деньги – ваши, настойчивость – моя, а что касается потребного времени, то оно будет зависеть как от первого, так и от второго… Вполне вероятно, что сумма, которую вы называли в начале разговора, окажется недостаточной.

– Двести миллионов?

– Да. Одна скважина глубоководного бурения, которое ведёт «Гломар Челленджер»[3], обходится около миллиона долларов. А они не ищут кимберлитов. Они просто сверлят дырки в породах дна.

– Как вы предполагаете организовать поиск?

– А уж это, извините, моя забота. Для начала потребуется специально оборудованное судно, водоизмещением десять – пятнадцать тысяч тонн. Можно купить обычный океанский лайнер и переоборудовать. Понадобятся особые автономные батискафы или что‑нибудь в этом роде. Кстати, ваш босс упоминал о каких‑то «блюдцах», способных погружаться на четыре–пять километров…

– Блюдцах? – невольно вырвалось у Стива.

– Да… А что вас так удивило? Или они ещё в проекте?

– В проекте?.. – Стив стиснул зубы. – Конечно… проект… «Значит, Цезарь всё‑таки разболтал кое‑что этому типу».

Мысль настолько поразила Стива, что он перестал понимать, о чём говорит Шарк. Понадобилось несколько секунд, чтобы сосредоточиться и снова ухватить нить.

Шарк говорил теперь о постройке глубоководных баз под особыми защитными колпаками, о создании глубоководных скафандров, подобных космическим, о термоядерной электростанции на дне, о секретных подводных рудниках, которые начнут разработку кимберлитовых трубок, залегающих в породах океанического дна.

– Что ещё там может оказаться, кроме алмазов? – спросил Стив, когда профессор наконец умолк.

– Ещё? – Шарк прикрыл глаза. – Все, что угодно, начиная от нефти и кончая золотом и редкими металлами. Вы когда‑нибудь задумывались, насколько изучена наша планета к последней четверти двадцатого века? Наверное, не задумывались. Тогда слушайте. Для наглядности я воспользуюсь аналогией. Возьмём большой арбуз. Мы не знаем, созрел он или нет, и только догадываемся, что под плотной зелёной коркой он таит кое‑что интересное и ценное для нас. Но мы ещё никогда не видели и не пробовали на вкус его сочной сладкой мякоти.И мы решили обследовать арбуз. Для начала стали давить его в ладонях. Услышали какой‑то скрип. Мы догадались, что внутри под зелёной коркой есть нечто иное, отличное по свойствам. И мы принялись подгонять математические модели, чтобы объяснить скрип. Это нынешняя геофизика, которая уже придумала немало разных гипотез по поводу того, что должно находиться в недрах планеты. Потом мы начали покалывать наш арбуз иголочкой, чуть‑чуть втыкая острие в зелёную кожуру. Мы основательно искололи одну треть его поверхности и гораздо хуже две остальные трети. Но все эти уколы в доли миллиметра глубиной не открыли нам, ничего, кроме плотной зелёной корки. Это результаты бурения. Средняя глубина скважин – несколько километров; самые глубокие приближаются к десяти километрам. Их единицы. А радиус нашего арбуза – планеты – превышает шесть тысяч триста километров. Все, что мы до сих пор открыли и добыли, – дары самого верхнего слоя зелёной корки нашего арбуза. Мы ещё понятия не имеем о сладкой красной мякоти, которая заключена внутри, о чёрных зёрнах, в которых секрет вечного возрождения нашего арбуза. Одним словом, мы перед великим неведомым – недра планеты, как и тысячелетия назад, остаются для человека terra incognita– Но изучение метеоритов… – попытался возразить Стив.

Шарк пренебрежительно махнул рукой:

– Метеориты – область недоказанных гипотез. Кстати, по одной из них они – пепел погибших планет. Пепел – понимаете, а не исходный строительный материал. Но главное в том, что метеориты – это слепки минералов, образовавшиеся очень давно и миллиарды лет сохраняющие свою застывшую неизменность, а в недрах Земли – там, на глубине, – Шарк топнул ногой, – кипит непрекращающаяся работа… Там в условиях невообразимых давлений и температур кристаллизуются новые минералы, возникают неведомые горные породы, оттуда идут лавы вулканов, пары и газы, доносятся удары землетрясений, доходят волны всевозможных излучений, гигантский поток тепла. В самых наружных слоях литосферы все это, вместе взятое, явилось причиной образования тех месторождений полезных ископаемых, до которых человек сумел добраться и богатства которых дали человечеству все, чем оно сейчас владеет. Глубже – за порогом нынешнего знания ~ начинается великое неведомое. Перед ним даже писатели‑фантасты бессильны… Там, на глубине, возможно все – от космического холода до звёздных температур, от плотно упакованных атомов металлизированных газов с деформированными электронными оболочками до природного термоядерного котла, запрограммированного и отрегулированного на миллиарды лет самой природой или каким‑то высшим разумом…

Стив почувствовал лёгкое головокружение и счёл необходимым уточнить:

– Хотите сказать, профессор, что мы с вами живём на природной термоядерной бомбе замедленного действия?

– Я не исключаю подобной возможности, – холодно заключил Шарк, – хотя прямых доказательств у меня пока нет. Может быть, через несколько лет появятся и они.

– Значит, косвенные всё‑таки существуют?

– Пожалуй… В Тихом океане… Но это особый разговор, а мы с вами уклонились от темы. К тому лее время, которым я сегодня располагаю, почти исчерпано.

– Итак, ваш единственный реальный аргумент, профессор, эти камни? – Стив указал на картонные коробки с кимберлитами.

– Неужели вам мало?!

– Я доложу о результатах нашей встречи главе фирмы и совету директоров, – сказал Стив, поднимаясь. – Не даю сейчас никаких конкретных обещаний, но предполагаю, что фирма или один из её филиалов заинтересуются вашим предложением. Ответ вы получите в течение месяца.

– Каким способом? Я категорически возражаю против корреспонденции открытым текстом, а развлекаться шифрованием у меня нет времени.
– Ответом явится чек на часть требуемой вами суммы. Затем вам придётся приехать для оформления договора.

– Куда? – нахмурился Шарк.

– Пока не знаю. Может быть, в Нью‑Йорк или… на один из атоллов в Тихом океане… Или куда‑нибудь ещё. Это решит Цезарь Фигуранкайн.

Шарк нахмурился ещё сильнее, но ничего не сказал.

Стив поклонился, и Шарк ответил ему молчаливым поклоном. Они расстались, так и не подав друг другу руки.

Экономка в розовом свитере и клетчатом переднике молча проводила Стива до калитки сада. В её взгляде по‑прежнему таился испуг. Садясь в шикарный директорский «кадиллак», Стив успел заметить, что женщина не ушла и наблюдает за ним в приоткрытую калитку.

Только вернувшись вечером к себе в «Савой» после несколько затянувшейся встречи с директором‑распорядителем лондонского банка – сначала в его кабинете, потом в ресторане отеля «Амбассадор», – Стив вспомнил про свёрток, оставленный в сейфе банка, странный ночной разговор в тунисском аэропорту и «дядю Хоакина», который должен был разыскать его в Лондоне. Пока «дядя Хоакин» не отзывался. Стив на всякий случай позвонил вниз портье. Нет, никакой корреспонденции для него не было, и никто его не спрашивал. Это было странно…

Стив не допускал мысли, чтобы мафия, избравшая его своим посредником, могла потерять след… Может, кому‑то пришло в голову подарить ему драгоценности? Стив опять подумал о Цезаре… Впрочем, и это казалось почти невероятным. Что же теперь предпринять?.. Дела в Лондоне закончены. Дальнейшая задержка не входила в план.

Можно, конечно, бросив в очередной раз вызов судьбе, побродить в эти вечерние часы по извилистым уличкам Сохо, где притоны развлечений служили излюбленным местом встреч для всякого сброда.

Стив покосился на уже приготовленную кровать, манившую белизной накрахмаленных простынь. За последние двое суток спал он всего несколько часов в самолёте. Нет, определённо, ночная прогулка по Сохо сейчас не для него. Испытывая некую долю вины перед неведомым «дядей Хоакином», Стив решил все отложить до завтра. Он быстро разделся, нырнул в постель и через минуту уже спал крепким сном хорошо потрудившегося человека с чистой душой и спокойной совестью.

Утро не принесло ничего нового. Позавтракав у себя в номере, Стив позвонил в лондонское агентство «Панам». Приятный женский голос сообщил ему, что ближайший рейс на Рио вечером. Самолёт «Панам» летит через Рабат и прибудет в Рио‑де‑Жанейро завтра в восемь утра по местному времени.

«Если господину это неудобно, „Панам“ может предложить…»

Нет, Стива это вполне устраивало. Он заказал билет на вечерний рейс. День предстоял свободный, и Стив решил провести время до ленча в Национальной галерее – не столько ради поклонения шедеврам живописи и скульптуры, хранящимся там, сколько для того, чтобы поразмышлять в тишине на досуге.

Путь от «Савоя» до Трафальгарской площади Стив прошёл пешком с тайной мыслью о «дяде Хоакине», который, может быть, ищет его. Однако ни на Странде, ни возле Национальной галереи никто его не зацепил.

Прежде чем пройти внутрь, Стив постоял немного на ступеньках у главного входа. Весеннее солнце приятно пригревало, просвечивая сквозь дымку утреннего тумана, дети резвились на площади у фонтанов, лазали по бронзовым львам, стерегущим колонну Нельсона. Тоненькая девушка в джинсах – этот пройдоха Бен Джонс не ошибся, его новоковбойские штаны сделали бешеную карьеру – продавала фиалки. Стив купил маленький букетик фиалок и вложил в верхний карман пиджака. От фиалок исходили едва ощутимый тонкий аромат и какая‑то удивительная свежесть, напомнившие Стиву Мэй и их утренние часы в Сиди‑Бу‑Саид. Мэй очень любила фиалки и по утрам в Сиди‑Бу‑Саид прикалывала букетик фиалок к волосам, ещё влажным после морского купания.Сегодня она уже должна быть в Москве…
Стив вдруг ощутил на себе чей‑то взгляд и обернулся. Длинноволосый молодой парень с бледным угреватым лицом покуривал возле одной из колонн, наблюдая за ним. Взгляды их встретились, и парень подмигнул Стиву. Может быть, весть от «дяди Хоакина»? Но оказалось, что парень всего‑навсего торгует наркотиками. Услышав отказ Стива, он потерял к нему всякий интерес и удалился.

Стив неторопливо прошёл под высокие своды Национальной галереи. В торжественной тишине просторных залов посетителей было ещё мало. Он медленно направился через анфиладу западного крыла, иногда задерживаясь перед знакомыми полотнами. У него не было никакого определённого плана. Заложив руки за спину, он просто двигался вперёд, куда указывали стрелки, отдавшись течению своих мыслей. Даже встречи с хорошо известными ему картинами не прерывали хода размышлений. Он останавливался, глядел на знакомое полотно великого мастера, снова впитывая и как бы закрепляя зрительной памятью краски и образы, и… продолжал думать. Он словно плыл в двух параллельных измерениях. В одном были Тинторетто, Рафаэль, Тициан, Гойя, Эль Греко, Тернер, в другом – Мэй, Цезарь, замыслы ОТРАГа, профессор Шарк с его кимберлитами, «дядя Хоакин», верный Тео, который решился, наконец, связать свою судьбу с судьбой Стива и сейчас дожидается его в Рио‑де‑Жанейро…

Рембрандтовский «Пир Валтасара» заставил Стива задержаться дольше. Здесь оба измерения как бы сомкнулись. Глядя на эту картину‑предостережение, Стив вспомнил, как они с Цезарем впервые появились в «змеиной норе» – на африканском полигоне ОТРАГа. Это было лет пять тому назад. Позиция Цезаря в качестве нового главы «империи» уже была тогда достаточно упрочена. Тем не менее, оба они сходили с самолёта на базе «Z» – в святая святых «змеиной норы» – не без внутреннего трепета. Встретил их новый административный директор полигона немец Фридрих Вайст – высокий, спортивного вида мужчина, с красивым надменным лицом и холодными голубыми глазами. На вид ему было лет пятьдесят, но, вероятно, он был значительно старше. Отличная выправка выдавала кадрового военного. Кандидатура Вайста на весьма ответственный пост административного директора была предложена Пэнки, который усиленно добивался её утверждения. Вайст работал на африканском полигоне ОТРАГа с момента его возникновения сначала инженером, потом начальником конструкторского отдела. По словам Пэнки, он был крупным специалистом в области ракетостроения. Фридрих Вайст встретил Цезаря очень вежливо, с соблюдением ритуала, полагающегося верховному боссу и главе «империи», но без подобострастия, которое отличало немцев, работающих на полигоне.

Несколько недель они втроём объезжали африканские владения ОТРАГа. Это было действительно целое государство – более ста тысяч километров саванны и джунглей. Границы охранялись специальными военизированными подразделениями. Большинство аборигенов было выселено. Оставлены лишь те, кто мог работать на заводах или в сфере обслуживания. Всюду царили образцовый порядок и железная дисциплина. Европейцы – среди них преобладали немцы – жили в коттеджах, сгруппированных в небольшие посёлки. Африканцы – отдельно, в барачных городках‑общежитиях, входы и выходы из которых контролировались. Бетонные дороги и целая сеть небольших аэродромов обеспечивали надёжную связь между «секциями» и «отделами» полигона.

Они побывали и на ракетодроме, где производились испытания и запуски ракет‑носителей для «метеорологических исследований». Стиву тогда вначале показалось, что сообщения о размахе работ ОТРАГа, которые время от времени появлялись в американской и европейской прессе, сильно преувеличены.

Ни о какой подготовке и тем более об испытаниях крупных баллистических и «крылатых» ракет речь пока не шла. Вайст упомянул о трех ближайших задачах, поставленных Генеральным наблюдательным советом ОТРАГа ещё тогда, когда Цезарь Фигуранкайн‑старший являлся его председателем.
Первая – добиться оформления аренды всей территории полигона государственным договором между ОТРАГом и Республикой Конго. Заключение этого договора сроком на двадцать пять – пятьдесят лет по ряду причин пока откладывалось.

Вторая задача – резко повысить доходы ОТРАГа за счёт продажи лицензий на изобретения, главным образом в области военной техники и технологии, а также за счёт продажи современного вооружения. Несколько опытных заводов уже выпускали усовершенствованное стрелковое оружие, пулемёты, реактивные миномёты, скорострельные пушки малого калибра и ракеты класса «земля – воздух». Заканчивался монтаж оборудования на крупном, полностью автоматизированном заводе для производства многих видов оружия и боеприпасов.

Большую часть необходимого сырья поставляли Конго, Северная Родезия и ЮАР, и они же фигурировали в числе главных партнёров по сбыту готовой продукции.

Третья задача заключалась в том, чтобы к концу семидесятых годов создать в глубине африканского континента мощный военно‑технический центр, способный нейтрализовать волны национально‑освободительного движения в Экваториальной и Южной Африке и контролировать источники стратегического сырья всего этого региона.

– Успешное решение поставленных перед нами задач, – заключил тогда с холодной усмешкой Вайст, – разумеется, несовместимо с какой‑либо оглаской. Поэтому мы предпочитаем конспирацию и не допускаем на свою территорию журналистов. Ну а те, кто… сочувствует нам и поддерживает нас, например, в вашей стране, глубокоуважаемый босс, и в некоторых других странах цивилизованного мира, знают о нас все… или почти все.

«Все… или почти все» – эти слова Вайста прочно осели в памяти Стива. Все или почти все показал им тогда Вайст? Ответить на этот вопрос было нелегко, тем более что Вайст без колебаний выполнял все пожелания Цезаря и Стива и, казалось, откровенно отвечал на их вопросы.

Поездка завершилась превосходно организованным сафари. Цезарь тогда убил своего первого в жизни льва, а Вайст – огромного носорога. Стив не убил ничего, будучи озабочен лишь тем, чтобы самому с Цезарем не превратиться в «дичь». К счастью, все обошлось благополучно, и после сафари, нагруженные охотничьими трофеями, они возвратились на базу «Z».

Перед их отлётом на Цейлон, который Цезарь избрал себе постоянным местом пребывания, Вайст устроил большой прощальный банкет. На него была приглашена вся верхушка ОТРАГа вместе с жёнами. Более двухсот человек разместились за накрытыми столами, поставленными разомкнутой трапецией. Почётные места у вершины трапеции были отведены для Цезаря, Вайста с женой и Стива. Справа и слева строго по рангам разместились директора, вице‑директора, главные инженеры и инженеры отделов, секций и служб и их супруги, сверкающие бриллиантами и жемчугами. У Стива зарябило в глазах. Ещё никогда в жизни ему не приходилось видеть одновременно такого количества золота и драгоценных камней. Однако, присмотревшись, он разглядел не только драгоценности. Смокинги мужчин были украшены рядами орденских планок, у многих в петлицах поблёскивали ордена. Это были преимущественно высшие награды бывшего фашистского рейха.

После первых официальных тостов жена Вайста торжественно вручила Цезарю в качестве памятного сувенира от преданных ему сотрудников полигона платиновый перстень с большим алмазом. Стив получил золотой перстень с алмазом поменьше. Цезарь произнёс прочувствованную речь, упомянул о высокой миссии всех присутствующих и закончил тостом за здоровье прекрасных дам, которые не убоялись трудностей и героически последовали за мужьями в глубь чёрного континента.
Потом было много аплодисментов, новые тосты, приветственные возгласы на английском, французском и немецком языках. Дамы помоложе подходили с бокалами к Цезарю и целовались с ним. Какая‑то брюнетка средних лет чокнулась со Стивом и, обняв его за шею, шепнула, что её муж, вице‑директор, – фамилию Стив не расслышал – сегодня вечером улетает в Европу. На что Стив меланхолически ответил, что и он, к сожалению, улетает тоже. Брюнетка рассмеялась, показав красивые зубы, и отошла, покачивая бёдрами.
Пробки шампанского выстреливали все чаще, голоса звучали громче… В зале, несмотря на кондиционеры, стало душно. Многие мужчины распустили галстуки и даже расстегнули вороты рубашек. Вокруг слышалась преимущественно немецкая речь, тосты стали грубовато‑откровенными. Стив заметил, что Вайст обеспокоенно завертел головой. Однако общество уже становилось неуправляемым… Кто‑то, несмотря на протесты соседей, распахнул окна. Стало ещё жарче. Влажная духота и выпитое вино быстро довершили дело. Перед Стивом словно приподнимался занавес, который до этого мгновения ещё скрывал истинные дела, чаяния и цели служителей ОТРАГа. Теперь все вокруг говорили только по‑немецки, и главным образом, о реванше и мести. О мести за проигранную войну, за «поруганную великую Германию», о мести за возлюбленного «фюрера». О мести всем – и русским, и полякам, и французам, и итальянцам, и чехам… О мести и коммунистам, и либералам. Это повторяли и мужчины, и женщины. Повторяли с животной злобой в глазах.

– Дайте срок, создадим тут такое оружие, перед которым водородная бомба американцев покажется детской игрушкой, – захлёбываясь собственными словами, твердил седой краснолицый немец за столом справа.

– Тут, в африканских тропиках, мы сами себе хозяева, как некогда в нашем рейхе, – вторили ему слева.

– За реванш, господа! – кричал кто‑то в дальнем конце стола и тянул руку с бокалом. – За очищение планеты огнём и кровью от всякой скверны и нечисти. Ну же!

– Господа, господа, – повысил голос Вайст. – Успокойтесь! Успокойтесь, коллега Шварц. Вы, кажется, пьяны.

– Тост за реванш! Ну же! – надрывался в ответ Шварц.

– Выведите его, – приказал Вайст официантам, – Господа, тише, я прошу вас…

Он попытался стучать вилкой по хрустальному графину, но его уже никто не слушал.

Десятки рук тянулись вверх с бокалами и десятки пьяных глоток орали: «За реванш!»

Фридрих Вайст сидел бледный, сжав тонкие губы. Стив глянул на Цезаря. Тот поймал взгляд и, наклонившись, бросил сквозь зубы:

– Пир Валтасара! Мерзавцы!

Стив тряхнул головой, пытаясь отогнать нахлынувшие воспоминания. Теперь он стоял перед рембрандтовским «Валтасаром»… Некоторое время он напряжённо вглядывался в мрачную оргию на полотне. Огненные слова предостережения… Цезарь, видимо, хорошо знал эту картину. Он тоже решился тогда предостеречь… То был отчаянный риск. Но риск оправдал себя. Иначе они с Цезарем едва ли вышли бы оттуда живыми…

Пьяная оргия достигла апогея, когда кто‑то вдруг затянул «Deutschland, Deutschland ьber alles…» Слова тотчас подхватили. Мгновение спустя все вокруг – и мужчины, и женщины – стоя исступлённо выкрикивали их.

Вайст тоже поднялся. Он стоял, опираясь ладонями о край стола, но не разжимал губ. Глаза его были устремлены куда‑то поверх беснующихся собутыльников.

И тут Шварц, которого официанты так и не смогли вывести, начал продираться к центральному столу, вопя:

– Прочь с американцами! Да здравствует фюрер Вайст!

Стив нащупал под мышкой рукоятку пистолета, прикидывая, скольких он успеет уложить, прежде чем ему самому разнесут череп.
Пение начало сменяться зловещим рыком, но в этот момент Цезарь встал и, подняв хрустальный графин с соком манго, трахнул им о крышку стола. Брызнули осколки хрусталя и жёлтые струи манго. Те, кто был поблизости, отпрянули. Испуганно взвизгнули женщины.

Не давая никому опомниться, Цезарь громко и очень грубо выругался по‑немецки.

В зале наступила пронзительная тишина. Все взгляды были устремлены на Цезаря. Но выражение их быстро менялось: ярость, заносчивость, злоба, презрение уступали место испугу, смущению, униженному подобострастию.

– Прошу прощения у дам за всё, что тут произошло, – холодно сказал Цезарь после короткого молчания. – Виноваты, конечно, африканская жара и… забывчивость некоторых присутствующих. Забывчивость, повторяю… Они забыли, что находятся на службе у Соединённых Штатов Америки, то есть конкретно у меня. А забывать этого не следует, даже в молитвах ваших… Даже перепившись как свиньи. Ибо, – он предостерегающе поднял руку, – над каждым есть Высший Судия. Шварц, вы, кажется, числились тут инженером?

– Инженером, – испуганно подтвердил сразу протрезвевший Шварц.

– Понижаю вас в должности до техника. Прощайте, господа. Надеюсь, этот маленький инцидент не помешает вам выполнять свои обязанности так же честно, прилежно и ретиво, как и раньше. Проводите нас, Вайст!

В сопровождении Вайста они направились к выходу. Нестройный шорох голосов: «Извините, босс», «Счастливого пути, босс» – не рассеял подозрений Стива… Он позволил себе расслабиться только в самолёте.

Прощаясь с Цезарем у трапа, Вайст с высоко поднятой головой объявил, что готов тотчас же подать рапорт об отставке.

– Чепуха, – сказал Цезарь, похлопав его по плечу. – Чепуха, Фридрих! Только держите крепче в руках весь этот… – он сделал продолжительную паузу, – словом, ваших коллег. Кстати, что с Люцем? Где он сейчас?

– Мне… неизвестно… – ответил Вайст, опуская глаза.

– Что ж, удачи вам! – заключил Цезарь, входя на трап. – Прощайте, Фридрих, и помните, что все дальнейшее зависит только от вас.

– А ты заставил его призадуматься, – заметил Стив, когда их самолёт оторвался от земли. – Смотри, он все ещё стоит там, где мы его оставили.

Цезарь бросил взгляд в окно салона. На освещённой прожекторами бетонной площадке неподвижно застыла знакомая фигура в чёрном.

– В решающий момент он будет с нами, – сказал Цезарь, откидываясь в кресле.

Стив с сомнением покачал головой.

Потом они с Цезарем не один раз вспоминали свой первый визит в «змеиную нору» и перипетии прощального банкета. Цезарь утверждал, что вспышка носила случайный характер и никем не управлялась. Стив не разделял его убеждённости. Впрочем, они без труда сошлись на том, что в дальнейшем подобные визиты следует осуществлять лишь в сопровождении надёжного эскорта…

Бросив прощальный взгляд на «Пир Валтасара», Стив направился дальше. Посетителей в залах музея заметно прибавилось. В некоторых помещениях уже расположились группы учащихся, которые пришли вместе со своими педагогами. Возле большого аллегорического полотна Рубенса «Минерва помогает Миру остановить Марса» стояла такая масса экскурсантов, что Стив не стал задерживаться и прошёл в следующий зал. Там людей было поменьше. У окна совсем молоденькая девушка, почти девочка, в белой блузке и замшевой мини‑юбке, присев с этюдником на подоконник, быстро набрасывала что‑то. Стив подумал, что она копирует один из пейзажей фламандской школы, которые висели на стенах зала. Однако, глянув ей через плечо, увидел слегка шаржированные зарисовки посетителей. Более того, в одной из зарисовок он без труда узнал себя.Художница, видимо, подглядела его и успела нарисовать, когда он стоял перед «Пиром Валтасара».
Заметив, что Стив рассматривает её рисунки, девушка нахмурилась и захлопнула этюдник.

– Между прочим, подглядывать некрасиво, – вызывающе объявила она и встала.

– Конечно, – согласился Стив, – так же, как и рисовать шаржи на незнакомых людей.

– И совсем не шаржи, – возразила она живо. – Я ищу типажи для своих кукол.

– Для кукол?

– Да. Мне дали задание оформить кукольный спектакль. Я стажируюсь на телевидении.

– А для какого типажа пригожусь я?

Она удивлённо взглянула на него и вдруг густо покраснела.

– О‑о, извините. Я не сразу узнала. Это вы так ужасно долго торчали перед «Пиром Валтасара»… Я не удержалась и нарисовала.

– Можно посмотреть?

– Конечно… Но это беглый набросок. Извините…

Она раскрыла этюдник.

– По‑моему, тут слишком большие уши и нос длинноват, – заметил Стив, внимательно разглядывая рисунок. – И эта ужасная лысина. Неужели она так заметна? – Он с сомнением потрогал свой затылок. – Кажется, там ещё есть волосы. И неужели я так сутулюсь?

– Сейчас нет, – объявила она, окидывая его оценивающим взглядом. – Но там у картины вы показались мне старше. Вообще‑то вы выглядите ничего, но я рисовала вас с мыслью о дяде Хоакине.

– О ком, о ком? – Стиву показалось, что он ослышался.

– Дядя Хоакин… Помните «Los Pueblos»[5] Асорина? Мы это инсценируем. Дядя Хоакин должен быть высокий, как вы, худощавый, сутулый, с худым, аскетическим лицом. Потом, у него будут немного оттопыренные уши и длинный, тонкий, хрящеватый нос. Брови, нос и лоб я, пожалуй, возьму от вас. И ваши немного запавшие щеки. Молено даже взять и подбородок. Мне, в общем‑то, нравится ваше лицо. Вы производите впечатление довольно смелого и решительного человека. Дядя Хоакин тоже был таким, когда был помоложе…

Она вдруг замолчала, быстро переводя взгляд со Стива на свой рисунок и снова на Стива.

Он тоже молчал, испытующе разглядывая её. У неё были очень светлые, коротко остриженные волосы, свежее овальное личико с чуть вздёрнутым носом и яркие пухлые губы.

Вдруг она рассмеялась и захлопнула этюдник:

– Так, значит, вам не нравится рисунок?

– Нет, почему же, в общем, неплохо… – он все ещё продолжал сомневаться, – но…

– А хотите нарисую вас сейчас таким, какой вы есть… То есть каким вижу вас… – поправилась она.

– Нарисуйте.

Некоторое время она серьёзно и очень внимательно разглядывала его.

Стив отметил про себя, что её большие, зеленовато‑серые, необыкновенной ясности глаза удивительно красивы.

– Нет, так ничего не получится, – сказала она, покачав головой, – идите к какой‑нибудь картине и смотрите. И думайте обязательно о ней, как перед «Пиром Валтасара».

– А там я думал о картине?

– Может быть, и нет… Но о чём‑то очень важном и своем… Понимаете – своём, сокровенном. Когда человек об этом думает, он становится самим собой.

– Сейчас я, значит, думал не о том? – попытался уточнить Стив.

Она весело рассмеялась:

– Сейчас, конечно, нет.

– А что здесь заслуживает внимания?

Она закусила губы и на мгновение задумалась.– Мне, например, очень нравится «Зимний пейзаж» в углу, неизвестного автора. Это семнадцатый век. Вот там.

Она указала небольшую картину в массивной золочёной раме.

Стив подошёл к пейзажу. Картина действительно была хороша. Художник изобразил снегопад при низком вечернем солнце. Крупные хлопья снега, казалось, медленно опадали в неподвижном воздухе, а за ними проглядывал весёлый фламандский городок с разноцветными домиками и вереницы конькобежцев на голубоватом льду замёрзшего канала.

Стиву вдруг вспомнилось детство, проведённое в маленьком городке Спокан в штате Вашингтон. Когда‑то и он вот так же носился по льду возле старой водяной мельницы. Потом один из местных дельцов переоборудовал мельницу в кафе‑бар… А теперь в Спокане собираются устроить очередную всемирную выставку, посвящённую охране окружающей среды…

– Спасибо, – крикнула молоденькая художница, – вы можете очень хорошо позировать. Вот вы такой, по‑моему.

Она протянула ему этюдник.

Стив внимательно разглядывал рисунок, сделанный в очень лаконичной манере – всего несколькими резкими штрихами фломастера.

– Кажется, теперь вы переоценили меня, – заметил он с оттенком сомнения.

Она засмеялась и покачала светлой головкой:

– Не знаю… Я разглядела вас таким. Кстати, кто вы в действительности?

Стив назвал себя.

– Вы англичанин?

– Нет, американец.

Это её, видимо, удивило. Прищурившись, она принялась снова разглядывать его.

– Между прочим, вы не очень похожи на американца, – объявила она наконец. – Больше на англичанина или скандинава.

– Спасибо.

– Не за что! А ваша профессия?

– Бизнесмен.

– Ну знаете! – Она обиженно надула пухлые губки. – Некрасиво так врать. Знала – не стала бы вас рисовать.

– Послушайте, – возмутился Стив. – Это же безобразие. Устраиваете мне форменный допрос и не хотите ничему верить.

Продолжая сурово глядеть на неё, он поднял вверх два пальца:

– Клянусь, что говорил правду, одну правду, чистую правду.

– Но другую руку при этом надо класть на Библию, – назидательно сказала она.

Оба рассмеялись.

– Ладно уж, так и быть, поверю. Мне, в общем‑то, всё равно, но вы действительно не похожи на американского бизнесмена.

– Почему же?

– Они не ходят в Национальную галерею.

– Я бизнесмен особый, – сказал Стив, стараясь придать лицу таинственное выражение.

– Какой же?

– Спекуляция крадеными драгоценностями и предметами искусства: полотна старых мастеров, античные статуи, старинные иконы.

Она без колебаний приняла игру – поднялась на носки и шёпотом спросила:

– Значит, здесь на разведке?

Стив кивнул.

– И чего завтра недосчитаются?

– Пока не решил.

– Может быть, «Пир Валтасара»?

– Ну нет… Скорее уж, этот пейзаж неизвестного художника.

Она захлопала в ладоши:

– Я тоже выбрала бы его. Бьюсь об заклад – глядя на этот пейзаж, вы вспомнили своё детство.

Стива удивила её проницательность.

– Вы англичанка?

– А вот и не угадали. Я из Дании. Конечно, не угадали потому, что упомянула про заклад. Этому я научилась от подруг в колледже.

– Как вас зовут?

– Инге… Инге Рюйе. Мой отец был немцем, мать – датчанка.
Ещё что‑нибудь вас интересует?
– Представьте, что да, – кивнул Стив. – Но сейчас время ленча. Предлагаю съесть его вместе где‑нибудь поблизости А заодно продолжим наш разговор.

Кажется, она заколебалась.

– Идёмте, – настаивал Стив. – Тем более, что через несколько часов я улетаю далеко и надолго.

– Это куда же?

– В Бразилию.

– Тогда пошли.

За ленчем он уже знал о ней почти все. Она окончила школу искусств в одном из колледжей Оксфорда. Мечтала о работе художника в каком‑нибудь детском издательстве. А пока занималась куклами на телевидении. Ей девятнадцать лет, и её друг – оператор телевидения – сейчас в командировке в Австралии.

– Они снимают фильм об аборигенах где‑то на краю пустыни, – рассказывала она, доедая мороженое с клубничным джемом. – Майкл даже не может позвонить оттуда. Только шлёт телеграммы.

– Ты собираешься выйти за него замуж, Инге?

– Ещё не решила. Парень он неплохой, но… – По её оживлённому лицу вдруг пробежала тень, и она замолчала.

– Ну а как же всё‑таки с дядей Хоакином? – спросил Стив, испытующе поглядывая на неё.

– При чем тут дядя Хоакин? – искренне удивилась Инге.

– Он меня весьма интересует.

– Почему бы?

– Это довольно сложная история…

– Расскажи.

– А он поправился? Как его здоровье?

Инге весело расхохоталась.

– Да он и не болел совсем. Ты что, забыл? Он слепой.

– Как слепой?

– Так слепой. Таким его придумал Асорин. И у нас он будет слепым.

– Нельзя ли всё‑таки мне с ним повидаться?

– Пожалуйста. Останься в Лондоне ещё на месяц и увидишь его… по телевидению.

– Иначе нельзя?

– А ты чудак, – заметила Инге, очень серьёзно глядя на Стива широко раскрытыми глазами. – Дался тебе этот дядя Хоакин. Зачем он тебе нужен?

– У нас с ним деловые отношения.

– Понимаю. – Она кивнула. – Краденые драгоценности?

– Послушай, – возмутился Стив. – Сколько времени ты собираешься меня дурачить?

– И не думаю. Ты меня разыгрываешь.

– Я – тебя?

– Конечно. И это становится скучным.

– Отлично! Оставим дядю Хоакина в покое.

– И краденые драгоценности тоже?

– Их тоже. Что мы будем делать теперь?

– Мне надо ехать на телевидение.

– Уже сейчас? – разочарованно протянул Стив.

– Я и так опаздываю.

– И не увижу тебя больше?

– Наверно, нет, хотя, – она на мгновение задумалась, – хочешь, провожу тебя?

– Конечно, – кивнул Стив, чувствуя, что его сомнения снова возвращаются.

– Когда твой рейс?

Стив сказал.

– Значит, приеду к десяти вечера. Буду ждать в регистрационном зале «Панам». Чао!

– Подожди. Оставь хотя бы твой телефон.

– Потом, – крикнула она, убегая. – Я приду обязательно. Чао!